Хуан Онетти - Лицо несчастья

– Конечно, – улыбнулся Артуро. – Так называемый кофе. Девушку в желтом, что сидит у окна, тоже ведь называют сеньоритой. Видишь ли, она заинтересовала моего друга, он хочет узнать что-нибудь о ее вечерних прогулках.

Я расстегнул куртку и поискал глазами девичий взгляд. Но она отвернулась, черная полоса рукава ее пожилого соседа разрезала по диагонали желтое платье, а женщина с цветком в прическе, наклонив голову, закрыла от меня веснушчатое лицо девушки. Видна была лишь полоса каштановых волос с металлическим отблеском от падающего света. Память моя хранила магию ее улыбки и взгляда; в чем заключалась эта магия – я не могу объяснить, но иного слова не подберешь, вот и все.

– Дело в том, – продолжал Артуро, обращаясь к официанту, – что вот этот сеньор, мой друг, увлекается велосипедным спортом. Скажи-ка, что происходит ночью, когда папуля с мамулей, если это именно они, спят?

Официант, улыбаясь, покачивался с пустой вазой для фруктов на уровне плеча.

– Да ничего, – наконец произнес он. – Известно что. Около полуночи сеньорита садится на велосипед: иногда она направляется к лесу, иногда – к дюнам. – Ему удалось все же принять серьезный вид, и он беззлобно добавил: – Ну что я вам могу сказать; лично я ничего не знаю, хотя поговаривают всякое. Сам-то я не видел. Рассказывают, что возвращается она после прогулок растрепанная и без помады на губах. Однажды вечером я дежурил, встретил ее, и почему-то она дала мне десять песо. Англичане из гостиницы «Атлантик» много чего говорят. Но лично я ничего такого не видел.

Артуро захихикал, похлопывая парня по ноге.

– Ну вот, пожалуйста… – произнес он, будто одержал победу.

– Простите, – обратился я к официанту. – А сколько ей приблизительно лет?

– Кому, этой сеньорите?

– Днем, когда я ее увидел, она мне показалась почти ребенком, сейчас она выглядит старше.

– Это я вам могу сказать точно, сеньор, – ответил официант. – В регистрационном журнале записано: на днях ей исполнилось пятнадцать. Так что, два кофе? – И он вежливо поклонился перед тем, как уйти.

Я попытался улыбнуться, встретив игривый взгляд Артуро; моя рука, державшая трубку на краю стола, дрожала.

– Ну, во всяком случае, – заметил он, – выйдет что-нибудь или нет, но это более увлекательная перспектива, чем жить взаперти с усатым призраком.

Вставая из-за стола, девушка мельком снова взглянула на меня – теперь сверху вниз, – рука ее теребила салфетку, вечерний ветерок шевелил жесткие волосы челки, и я уже не мог заставить себя верить тому, что рассказал нам официант и что Артуро считал правдой.

На галерее, уже с чемоданом и пальто в руках, Артуро похлопал меня по плечу:

– Через неделю увидимся. Клянусь всеми святыми, ты, кажется, начинаешь вкушать плод мудрости. Ну, приятных тебе прогулок на велосипеде…

Он спрыгнул в сад и направился к машинам, стоявшим напротив террасы. Когда Артуро миновал светлые полосы, я закурил трубку, облокотился о перила и полной грудью вдохнул вечерний воздух. Гроза, казалось, прошла стороной. Вернувшись в спальню, я лег на кровать, прислушиваясь к негромким звукам музыки, доносившимся из зала ресторана, где, наверное, уже начались танцы. Ощущая в руке тепло трубки, я постепенно погружался в тяжелый сон – в том липком и душном мире я был обречен, задыхаясь, ловя открытым ртом воздух, с трудом продвигаться вперед помимо своей воли, вперед – к далекому выходу, где притаился яркий, недостижимый, безразличный ко всему свет наступающего утра.

Проснувшись весь в поту, я встал и пересел в кресло. Ни Хулиан, ни воспоминания детства меня больше не преследовали. Забытый сон остался в постели; я вдыхал врывавшийся в окно грозовой воздух, в котором чудился тяжелый, будоражащий аромат женщины. Почти не двигаясь, я вытащил из-под себя газету и взглянул на заголовок, на выцветшую фотографию Хулиана. Уронив газету, надел плащ и, выключив в комнате свет, спрыгнул с балюстрады на мягкую, податливую землю, в сад. Сильные порывы ветра, подобно змеям, обвили меня. Пройдя по газону, я направился к тому песчаному островку, где днем сидела девушка: серые чулки, все в сосновых иголках, руки, похлопывающие по голым ногам, худенькие ягодицы, прижатые к земле… Слева от меня был лес, справа дюны, вокруг мрак, ветер, бьющий теперь прямо в лицо. Послышались шаги, и тут же передо мной возникла улыбка того официанта – подвижное лицо обезьянки рядом с моим плечом.

– Не повезло, – сказал парень. – Вы опоздали.

Я едва не ударил его, но до боли сжал кулаки в карманах плаща и застыл в неподвижности, жадно вдыхая шум моря, полузакрыв глаза, преисполненный решимостью и жалостью к самому себе.

– Минут десять, как она вышла, – продолжала меж тем эта обезьяна. Не глядя на него, я почувствовал, что он перестал улыбаться и повернул голову куда-то влево. – Теперь остается только ждать ее возвращения. Если напугать ее как следует…

Я не торопясь расстегнул плащ, достал из кармана брюк деньги и, не оборачиваясь, протянул их этому типу. Подождал, пока не затихнет у отеля звук его шагов. Потом, наклонив голову, посмотрел на свои ноги, впечатавшиеся в податливую землю на том самом месте, где сидела она, и живо представил себе фигуру девушки, ее движения сегодня днем, который стал уже таким далеким; я был защищен от своего прошлого и от себя самого теперь уже вечной верой в бесплодность надежды и вдыхал жаркий воздух, приносивший забвение.

Внезапно я увидел ее в ярком осенне-лунном сиянии. Она шла одна по берегу, подталкивая велосипед, огибая камни и сверкающие лужи; на ней было уже не то странное желтое платье, а плотно облегающие брюки и спортивная куртка. Я еще не видел ее в подобной одежде, да и вообще не успел привыкнуть ни к ее фигуре, ни к походке. Но я тут же узнал ее и пляжем прямо направился к ней.

– Добрый вечер, – сказал я.

Лишь секунду спустя она обернулась, чтобы взглянуть мне в глаза; потом резко остановилась, развернув велосипед в сторону моря. Некоторое время внимательно смотрела на меня, и, вновь поздоровавшись, я почувствовал во всем ее облике какую-то беззащитность одиночества. Она ответила на мое приветствие – в пустынном пространстве пляжа голос ее прозвучал резко, как птичий крик. В голосе этом была какая-то тревога и отчужденность, он воспринимался как бы отдельно от нее самой, от этого худенького лица, прекрасного и печального; возникало такое впечатление, будто она недавно выучила незнакомый ей язык, какую-то тему диалога на иностранном языке. Протянув руку, я поддержал велосипед. Теперь я стоял лицом к луне, она же оказалась в тени.

– Куда вы направлялись? – спросил я и добавил: – Девочка.

– Да никуда, – слабо отозвался этот странный голос. – Просто я люблю вечером бродить по пляжу.