Александр Кушнир - 100 магнитоальбомов советского рока

Получилось достаточно весело, а по качеству исполнения и записи даже сильнее, чем в альбоме "Рэп". Однако в силу того, что сам Астров считал эту запись черновой, никакого дальнейшего распространения она не получила.

сторона А

Лепрозорий

Крематорий

Аутсайдер

Конфуз

Стремный корабль

Пророк

Моя соседка

Посвящение бывшей подруге

Винные мемуары

сторона В

Житейская смерть

Я тихо и скромно

Рейсшина

Я увидел тебя

Проснись, нас обокрали

Крепость

Последнее слово

Черная пятница

И снова ночью...

Выступление группы "Крематорий" в парке имени Дзержинского (известное как "концерт на пруду"), 29 июня 1986 года. Виктор Троегубов (слева) и Армен Григорян.

Долгие годы близкая русскому сердцу рок-бардовская акустика на столичной сцене была представлена довольно слабо. "Последний шанс" даже при наличии Рыженко никогда не был и не пытался быть рок-коллективом. Умка пела где-то на Гоголях и всегда оставалась пусть культовым, но чисто хиппистским явлением. Что же касается акустики раннего "Крематория", то Григорян и Троегубов, отбросив ненужную философскую многомерность, попали со своими алкогольно-эротическими зарисовками из жизни друзей-собутыльников и соседей-аутсайдеров в самую точку. Несомненная рок-эстетика при явной интеллектуальности, сдобренной немалыми дозами черного юмора, - время требовало именно этого.

"Мы всегда помнили о том, что настоящее искусство рождается не там, где чисто и светят прожектора, а в андеграунде - где бычки сигарет, пустые бутылки и грязь", - обозначил спустя годы художественное кредо группы Армен Григорян.

Очарование раннего "Крематория" во многом определялось не только мрачной красотой и необходимой долей цинизма, но и разительным контрастом во внешнем облике музыкантов. Худой, бледно-хипповатый, напоминающий то ли санитара морга, то ли бомбометателя, задумчивый прагматик Виктор Троегубов и вызывающе-чернявый романтик Армен Григорян с лицом "кавказской национальности" (что в те годы в большей степени было синонимом успеха, нежели опасности) составляли, что там говорить, эффектную пару. Прочувствованное двухголосие тандема Григорян-Троегубов творило чудеса и превращало прозу алкогольных хэппенингов и хмурые загробные напевы в изысканный декаданс.

В начале 80-х Армен Григорян и Виктор Троегубов играли традиционный хард-рок с английскими текстами, причем каждый - в своей команде. Шло время, и русскоязычных песен у тандема студентов Авиационного института становилось все больше. Поначалу эти композиции считались побочным продуктом и воспринимались как стеб. Но все чаще в дружеских компаниях стали звучать просьбы спеть ту или иную песню. Тем более что каждая имела вполне конкретную привязку, прототип или героя, и это обстоятельство делало их исполнение особенно личностным и естественным.

Источников вдохновения у музыкантов "Крематория" насчитывалось немного. Они были знакомы с творчеством "Мифов" и Юрия Морозова, чьи альбомы более соответствовали представлениям друзей об отечественной рок-музыке, чем, скажем, вполне предсказуемая к тому моменту "Машина времени", - но еще не знали ни Гребенщикова, ни Майка и, скорее всего, не были знакомы с достижениями английского фолк-рока: даже сейчас творчество групп типа Incrediblе String Band или Fairport Convention остается музыкой для избранных...

"Альтист Данилов" (Д.Плетнев).

Тем не менее песни "Крематория", написанные к тому моменту, были действительно хороши. Это подтверждает их долгая и счастливая жизнь - поскольку исполняются они группой до сих пор. Именно тогда был заложен музыкально-идеологический фундамент "Крематория", работавший на группу все последующие годы - c привкусом портвейна и Таниного поцелуя на губах, гадким холодком слежки за спиной и жжением в горле, как от пороха или золы.

...Первая попытка зафиксировать свои песни была осуществлена "Крематорием" в профессиональной студии Театра Советской Армии еще в 83-м году. Однако по причинам технически-мистического характера успехом она не увенчалась. После пожара, случившегося в разгар сессии на малой сцене армейского театра, звукооператор был отправлен в действующие войска, и записать свой "Smoke On The Water" "Крематорию" тогда так и не удалось.

Но нет худа без добра, поскольку именно это огненное наводнение предопределило будущее веселушно-чернушное название коллектива. Кстати, по версии Троегубова, Армен Григорян сначала возражал против такого провокационного хода. И только лишь по-шелленберговски полностью и искренне дозрев до того, что это его собственная идея, согласился именовать группу "Крематорием".

Спустя полгода музыканты самой несчастливой московской рок-группы все-таки нашли возможность зафиксировать свои кладбищенские нетленки. Не без помощи анонимного спекулянта-сводника два первых альбома были записаны "Крематорием" в студии Театра имени Маяковского у звукооператора Игоря Меркулова. Дебютные "Винные мемуары" получились хоть и свежими с точки зрения текстовой фактуры, но весьма расхлябанными по музыке. Неудивительно, что часть песен из них вскоре перекочевала в "Крематорий II" - судя по всему, авторы подсознательно ощущали как недостатки первой записи, так и реальный потенциал этих опусов.

Сырость исполнения "Винных мемуаров" отчасти компенсировалась глубокомысленным заполнением пауз звуками хрюкающих свиней и блюющих людей. Появление искусственных и естественных шумов носило скорее характер спонтанного прикола, а не продуманной режиссуры. "В одном месте мы явно перетянули со стрельбой из автомата, - вспоминает Троегубов. - Потом приходилось объяснять, что стреляли до тех пор, пока не поубивали всех козлов". Концептуализм тогда буквально витал в воздухе, и его невидимые флюиды заряжали, пробирались во все подряд, чего касалась рука художника или музыканта.

Запись обоих альбомов производилась на стандартный двухдорожечный STM - серую, уродливую мечту меломанов 70-х. Он резко ограничивал аранжировочные амбиции группы, ориентированные на четырехканальный вариант погорелого Театра Советской Армии. Магнитофон стоял в так называемой радиорубке, а репетиционная база с инструментами находилась в другом помещении. То есть при наложении звука слышать можно было либо свою игру, либо запись, на которую предстоит сделать это наложение. Сыграв фрагмент песни, музыканты бежали через весь театр послушать результат и, восхищенные высоким искусством, возвращались назад к игре вглухую. Эффект этой "бетховенщины" был очевиден - непрофессионализм и разбаланс записи достиг вершины маразма, перевалил через нее и плавно опустился в область чистого кайфа.