Л. Михеева - 111 симфоний

Премьера симфонии в полном виде состоялась только 3 февраля 1868 года в Москве, в восьмом симфоническом собрании РМО под управлением Н. Г. Рубинштейна. Но это исполнение оказалось единственным. На него критика также не сочла нужным отреагировать. Симфония больше не исполнялась, казалось, о ней было забыто.

Через несколько лет, после поездки в Италию в 1874 году, композитор еще раз пересмотрел симфонию: сократил некоторые длинноты, изменил оркестровку. В этой окончательной редакции симфония была издана и исполнена еще через девять лет — в 1883 году в Москве под управлением М. Эрмансдерфера, немецкого дирижера, работавшего в 80-х годах в Москве. Только тогда ее наконец оценили. “Вот это настоящая русская симфония, — писал рецензент. — В каждом такте ее чувствуется, что ее мог написать только русский человек. В выработанную на чужбине форму композитор влагает чисто русское содержание”. Но прошло еще три года, когда первый симфонический опыт давно уже прославленного композитора прозвучал и в Петербурге. С тех пор она прочно закрепилась в концертном репертуаре.

Оказавшаяся, по существу, первой русской симфонией (написанная несколько ранее симфония Римского-Корсакова успеха не имела и практически была забыта), она, вместе с тем, явилась и первым образцом лирического симфонизма. Симфония программна. Чайковский дал ей название и подзаголовки первых двух частей. В скерцо, такой “подсказки” не имеющем, использован материал написанной в 1865 году фортепианной сонаты.

Первая часть носит заглавие “Грезы зимнею дорогой”. Она начинается еле слышным тремоло скрипок — будто зашелестел сухой снег от ветра, зазвенел морозный воздух. Мгновение... и появилась печальная мелодия, интонируемая флейтой и фаготом. Благодаря большому расстоянию между голосами этих инструментов, создается впечатление широко раскинувшихся просторов, пустыни, одиночества. Умолкла мелодия у деревянных духовых, и вступили с нею же альты, затем виолончели. А у духовых в это время — острые короткие звуки: как снежинки, бьющие в лицо. Что-то в них слышится беспокойное, тревожное. Нарастает звучность. Вступают все новые инструменты. Дробится мелодия. Будто подхваченные ветром, вьются, летят друг за другом ее обрывки. И вот уже во весь голос богатырски зазвучала мощная тема, выросшая из темы колючек-снежинок. Удаль, молодецкий размах слышатся в ней. Начальная, прежде грустная мелодия влилась в нее и стала тоже мощной, уверенной, будто почерпнула силы из чудесного родника. Все смолкло. Несколько сухих аккордов, и на фоне скупых тянущихся нот у струнных инструментов запел кларнет. Песня его — побочная тема — задумчива и спокойна. Она льется привольно, как бесконечно разворачивающаяся лента. Умолк кларнет, но песня не прервалась: ее подхватили другие инструменты, повели дальше, распели еще шире. И снова молчание. Заключительный раздел экспозиции — праздничный, торжественный, с ликующими фанфарами, — непосредственно вливается в разработку. В ней — взволнованное стремительное движение, активные переклички голосов, столкновение различных тем экспозиции, полное драматизма и приводящее к кульминации. И снова, вот уже в третий раз — генеральная пауза. Осторожно, робко, как будто не всегда попадая в такт, “раскачиваются” басовые голоса. На них наслаивается мягкое звучание валторны, затем вступают деревянные духовые, и, наконец, полилась печальная мелодия — главная тема первой части. Это началась реприза.

Вторая часть симфонии называется “Угрюмый край, туманный край”. Она создавалась под впечатлением поездки по Ладожскому озеру на остров Валаам и поездки на водопад Иматра летом 1860 года. Медленно, сосредоточенно вступление струнных. Гобой запел раздольную мелодию, напоминающую протяжные крестьянские песни. Быстрые пассажи флейты — как легкое дуновение ветерка, как рябь, пробежавшая по озерным волнам. Вступает фагот со своей мелодией, и вот уже будто два голоса — высокий мальчишеский и сопровождающий его мужской — ведут каждый свою песню, согласно сливаясь. Тепло, проникновенно запели альты и флейты. Их мелодия словно вылилась из первой: она так же широка и привольна. Ее подхватывают скрипки и уносят куда-то далеко, ввысь, где она не прекращается, а будто истаивает, продолжая звучать недосягаемо для человеческого слуха. А снизу, у виолончелей, вновь возникает первая песня. С отдельными фрагментами темы вступают разные инструменты. Прихотливо переплетаются голоса, пока не запевают вторую тему “солисты” — кларнет и тепло, сочно звучащие скрипки. Мощный хор оркестровых голосов подхватывает песню, ведет ее дальше... Мгновенная остановка, трепет неуверенности, может быть, тревоги, и снова взлетает ввысь могучая народная песня. Закончен рассказ. Сдержанным послесловием завершают часть струнные.

Третья часть симфонии не имеет подзаголовка, но содержание ее очевидно и без этого. Открывается скерцо легкими трелями у кларнетов и флейт. И сразу зашелестели в прихотливом ритме скрипки, словно снежные хлопья, подхваченные метелью. Причудливую, но народную по характеру мелодию подхватили деревянные духовые, и скоро все закружилось в метельном хороводе. Вспоминается Пушкин:

кажется, именно так можно расшифровать программу этого раздела.

Но мелькнул огонек вдали. Другой, третий, и усталый путник въезжает в своей занесенной снегом кибитке в гостеприимную усадьбу. Ярко освещены окна, звучит обаятельный, нежный вальс. Это — средний раздел скерцо. Мелодия вальса изящная, чуть меланхоличная, но слышатся в ней и мужественные нотки. Сквозь его мелодию постепенно начинает пробиваться завывание метели. Все громче, громче оно, и вот уже не слышно вальса, только ветер метет и бьет в лицо колючим снегом. Что же это было? Видение? Греза? Впереди бесконечный зимний путь...

Финал. Откуда-то снизу поползли медленные сумрачные звуки — и в нерешительности остановились. Еще раз зазвучала сосредоточенная мелодия — и вновь прервалась. В третий раз она началась выше, в более светлых тембрах флейт, гобоев, кларнетов, и, словно обретя новые силы, вылилась, наконец, полностью в насыщенном низком регистре скрипок. Таков пролог. Раздумье. Снова зазвучала мелодия — уже в быстром энергичном движении, не в миноре, как раньше, а в мажоре — светло, уверенно. Это народная песня “Я посею ли млада”, городской вариант старинной крестьянской песни “Цвели цветики”. За несколько тактов произошел стремительный взлет от сурового пролога к буйному ликующему веселью. Задорно звучит главная тема финала с ее массовым складом, ритмом быстрого марша, резкими восклицаниями. Это образ веселящегося, ликующего народа. Снова появляется песня “Я посею ли млада”, теперь в характере и движении плясовой. Массовые картины — своего рода общий план действия — время от времени сменяются небольшими жанровыми зарисовками. Более прозрачным становится звучание оркестра, более короткими — мелодические линии, прихотливо сплетающиеся в многоголосном изложении. И вновь врывается буйное ярмарочное веселье. Внезапно наступает момент сосредоточенности, раздумья. Слышится музыка пролога. Затем медленно, словно раскачиваясь, начинается длительное постепенное нарастание, приводящее к мощному ликующему заключению.