Олег Рисс - Семь раз проверь... Опыт путеводителя по опечаткам и ошибкам в тексте

Если, например, запятая или буква не оттиснулась на бумаге, то язык не поворачивается назвать это опечаткой, скорее хочется сказать — недопечатка!

Насколько сложен и запутан этот вопрос, свидетельствуют предостерегающие голоса литературоведов и редакторов-текстологов. Так, исследовательница текстов Л.Н. Толстого Л. Д. Опульская замечает, что «определилось неоправданно широкое толкование самого понятия „ошибка“» [ 81, с. 268]. Литературовед С. А. Рейсер указывает, что между «опечаткой» и «разночтением» существует разница, но она не всегда очевидна. «Бессмысленная опечатка — случай легкий и не представляющий интереса (однако не для нас! — О.Р. ). Но дело в том, что опечатка — нередко особого рода осмысление текста, и тогда приходится решать вопрос о ее качестве и дифференцировать эти иногда близкие понятия» [ 94, с. 168].

И впрямь нужно обладать своего рода логической зоркостью, чтобы путем рассуждений отделить опечатку от ошибки. В одной газетной заметке попалась фраза с грубой грамматической ошибкой: «Носорог — одно из самых свирепых представителей африканской фауны». С первого взгляда покажется, что налицо обычная типографская опечатка. Мог же наборщик набрать, а корректор по невнимательности пропустить «одно» вместо «один»? Но дело в том, что заметка «Переселение гигантов» появилась в тот же самый день и с тем же искажением... в нескольких газетах. В телепатию мы не верим и отказываемся допустить, чтобы одинаково ошиблись три-четыре наборщика. Несомненно, что все они набирали так, как прочли в оригинале. Значит, здесь никакая не опечатка, а бесспорная ошибка в материале ТАСС, разосланном во многие редакции.

Редко бывает, чтобы в одной и той же печатной строке в тесном соседстве оказались и опечатка, и ошибка.

Перед нами редакционная статья массовой молодежной газеты, в которой цитируется Александр Блок:

Конечно, миллионы читателей поймут, что Блок никогда бы не написал «увидешь». Это явная опечатка, постыдный газетный «прохлоп». Но тот, кто не затруднится сверить приведенную цитату с соответствующим местом в прологе к поэме «Возмездие», увидит, что редакция допустила более серьезную ошибку. В подлиннике напечатано:

Вот что значит не иметь навыка к «микроанализу» текста. Взяли бы несколько строк из поэмы вместе и легко обнаружили бы ошибку, так как не сошлась бы рифма.

Не рекомендуется огульно причислять к опечаткам такие ошибки, которые попали в печать в результате описок в авторской рукописи или машинописном экземпляре. Нередко создаются запутанные положения, когда ошибки и опечатки, так сказать, в «мультиплицированном» виде, смешиваются в такую кучу, что ни автору, ни типографии не разобраться.

Альфонс Доде в назидательной «Истории моих книг» рассказывает, что герой его самого популярного романа вначале назывался Варбарен из Тараскона. Но оказалось, что в Тарасконе существовал в то время старинный торговый дом Барбаренов, представители которого угрожали писателю судом, если он не вычеркнет их имени из «этой оскорбительной карикатуры». «Питая инстинктивный страх к судам, — пишет Доде, — я согласился заменить имя Барбарена Тартареном. Первые корректурные листы были уже отпечатаны, и пришлось просмотреть их строчку за строчкой, тщательно изгоняя букву Б. Некоторые из них проскользнули, однако, неисправленными, и в первом издании встречаются Bartarin, Tarbarin и даже tonsoir вместо bonsoir» [ 47, с. 196] .

Ошибки в донаборной, дотипографской стадии, естественно, не принадлежат к собственно опечаткам.

По нашему мнению, следовало бы считать опечатками (и соответственно взыскивать за них!) только такие искажения, которые вносятся в текст со стороны, в процессе изготовления печатной продукции.

Ошибка или описка автора — это его личная погрешность, которая, по счастью, может остаться неизвестной читателям, знакомящимся с литературным произведением не раньше, чем оно обрело законченный вид книги или статьи в периодическом издании. Ведь на то и существуют рецензенты, редакторы, корректоры, чтобы помочь автору избавиться от «автоопечаток». Недаром Л. А. Мей требовал от корректора «знать настолько язык, чтобы отличить орфографическую прихоть писателя от случайной описки или опечатки».

Видимо, вполне «законным» будет такое определение: опечатка — это ошибка в печатном произведении, представляющая собой расхождение с подлинником и возникшая в ходе изготовления печатной продукции.

Сколько столетий существует полиграфическое производство, но никак не преодолеть «влеченье — род недуга» части наборщиков и корректоров по-своему осмысливать малознакомые слова и «исправлять» их согласно собственному пониманию (или, как теперь говорят, «тезаурусу»). Среди читателей не всякий знает, какую твердую руку надо приложить, чтобы сохранить в наборе все так, как написано автором. Например, такие необычные для современного глаза написания «Напоминают мне оне» и «в атласные, диравые карманы» у Пушкина или «овладела рука свинцовым крандашом» у И. Аксакова.

В сборниках произведений Н.А. Некрасова теперь подчас печатается «Песня Еремушки», что, конечно, выглядит естественнее, чем «Песня Еремушке», как должно быть по строгому смыслу, так как Еремушка — это малое дитя, которое песен не поет, а поют песни ему нянюшка и проезжий человек из города. Относительно медицинской литературы М. И. Снежин жалуется, что в книгах постоянно встречаются такие непрошеные «осмысления», как «аналогия» вместо «аналгия», «моральный» вместо «оральный», «истеричный» вместо «иктеричный» (желтушный), «образцовая» вместо «об-разцовская» (пальпация по Образцову) и т.д. [ 106, с.96].

В пародийном стихотворении «Предсмертное» Козьмы Пруткова вторая строфа оканчивается словами:

В издании 1893 года последняя строка напечатана в соответствии с рифмой: «Иль опрокинутая кадка».

А. М. Жемчужников в письме к издателю М. М. Стасюле-вичу пожаловался, что это исправление разрушило задуманный комический эффект. «Конечно, кадка и лампадка рифмуют; между тем как лодка и лампадка — не рифмы; но ведь лодка потому и хороша, что она — не рифма. Прутков принял ее за рифму потому, что он в это время уже угасал. На с. 83 (в конце) именно сказано: „уже в последних двух стихах 2-й строфы несомненно высказывается предсмертное замешательство мыслей и слуха покойного“. После сделанного в третьем издании исправления это замечание не имеет уже значения. Замешательства слуха не было. Лампадка и кадка — прекрасные рифмы, удовлетворяющие самому утонченному вкусу. Как могло случиться такое обстоятельство? Это — не опечатка; это — явное, преднамеренное исправление» [ 107, с. 376].