Евгений Лотош. 4-05. Finale spiritoso

Нян Су завороженно смотрела на меняющиеся картины. Она видела их не в первый раз и даже не в десятый раз, но всегда - словно впервые. Они завораживали и увлекали, обещали какой-то совершенно иной мир, другую жизнь. "Арена", всплыли поверх изображения крупные буквы. "Прими участие, спаси мир! Паладары ждут тебя на площади Небесного генерала прямо сейчас!" Да, Арена. А еще таинственные паладары во главе с Кариной Мураций, воплощением нескольких богов и богинь одновременно. И Хёнкон, еще год назад далекое пиратское логово, о котором даже никогда упоминали по радио, а сейчас блистающий новый мир с тысячами студентов со всего мира. И еще там, говорят, строят большой космодром, и скоро все желающие смогут сесть на корабль и улететь к звездам, спасаясь от зловещей Красной Звезды, которую нельзя увидеть без специальных штуковин, но которая всегда там, возле солнца. Ах, если бы сама Нян могла улететь отсюда, от ворчливой старой тетки, от ежедневной работы по дому и в прачечной, от дразнящихся соседских мальчишек, с первого дня невзлюбивших приезжую провинциалку. Тоже мне, столичные жители! Сами в драных халатах ходят, живут двумя чашками риса в день, а туда же, нос задирают!

Нян фыркнула, но тут же спохватилась. Сколько можно стоять тут и пялиться? Ее уже несколько раз сильно толкнули прохожие: по тротуару тек бесконечный поток людей, и хотя она автоматически отступила вплотную к прилавку с горками помидоров и яблок, уклониться от столкновений не удавалось. Девочка вздохнула. Ей уже четырнадцать, и она дефектная. Нет, лучше "эйлахо" - тоже неприятное иностранное слово, но все-таки не такое обидное. Через год-другой её выдадут замуж в лучшем случае второй или третьей женой, а то и просто продадут куда-нибудь служанкой, чтобы сбыть обузу с рук. Ей не светят не то что Хёнкон и Университет, но и просто возвращение в школу. Читать, писать, складывать и вычитать числа ее научили, а больше, по мнению тетки, женщине знать и незачем. Сама тетка даже читала по складам, с большим трудом, и слегка гордилась своей неумелостью. Племянница-приживалка за мечты об Университете вполне могла схлопотать от нее нотацию на тему своего места в жизни, а то и незлой, но чувствительный подзатыльник. Нян поудобнее перехватила сумку с тяжелым кочаном капусты, парой продолговатых сладких редек и большим пакетом риса и зашагала в сторону дома. По крайней мере, сегодня она умело торговалась и сэкономила не менее десятка канов. Можно рассчитывать, что тетка одобрительно кивнет, а то и расщедрится на сахарный шарик. А потом... потом опять зал со стиральными машинами и гладильными прессами, тюки с грязным бельем, горячая электропалка для запаивания пластиковых пакетов с постиранным и отваливающиеся к вечеру ноги. Хотя другие работницы прачечной и жалели ее, стараясь не слишком нагружать работой, тяжелая усталость в последнее время стала ее постоянной спутницей. А ночью приходили странные тревожные сны, от которых в памяти оставались лишь большая рыжая обезьяна и страх, а в теле - густая сонливость.

В последний раз глянув на экран с рекламой Арены, девочка обогнула сверкающий стеклом небоскреб Палаты промышленности и свернула на улицу Деревянных Крыш. У прилавков с сувенирами, как всегда, толпились туристы: большинство - приезжие провинциалы, падкие до пластмассовых бус, выглядящих совсем как жемчужные, и латунных браслетов, заколок для волос и нашейных цепочек, почти неотличимых от золотых. Тут и там мелькали черные султаны над шапочками-эбоси и широкорукавные синие и белые носи аристократов - тоже туристов из провинции, иногда чиновников из Кайнаня, по служебной надобности оказавшихся в столице Ценганя и тратящих свободное время на осмотр достопримечательностей. Кое-где толпа почтительно расступалась перед сопровождаемыми гидами группами заокеанских туристов из Кайтара - в неприличных шортах, рубашках и майках, которые носили даже женщины. Со сноровкой, выработавшейся за шесть декад жизни в этом районе, Нян пробралась сквозь толпу, иногда выскакивая на дорогу в опасной близости от потока машин и мотоциклов, и за воротами в храм Теребохи свернула в безымянный переулок, где располагался дом тетки.

Большинство туристов, посещающих столицу, ни за что бы не поверили, что всего в двух-трех десятках танов от одной из главных площадей Тасиэ могут располагаться такие места. Переулок в ширину имел не больше трех метров, так что два автомобиля здесь разъехаться не смогли бы. Впрочем, о такой роскоши, как автомобиль, местные обитатели даже и не мечтали, обходясь раздолбанными тарахтящими мотоциклами. Половина из двух- и трехэтажных домов здесь являлись дешевыми гостиницами для провинциалов, грязную одежду постояльцев которых прачечная тетки Нян в основном и стирала. Вторая половина служила пристанищем для разнообразного народа, зачастую занимавшегося темными делишками типа игры в наперсток или карманничества. Пытливые самостоятельные туристы, обратившие внимание на переулок, могли найти здесь магазины старьевщиков, где за удивительно низкую цену попадались тысячелетние антикварные статуэтки богов и слонов (с бивнями из натуральной слоновой кости!), шкатулки с ручной резьбой, ветряные колокольчики из давно забытых храмов и так далее. Знаток мог весьма дешево, всего за несколько тысяч, приобрести здесь ценнейшую вещицу, стоящую в респектабельных заведениях десятки и сотни тысяч канов... точнее, так утверждали владельцы магазинов. Муж тетки Нян зарабатывал тем, что в подвале дома вытачивал с помощью камнерезного станка и разнообразных жужжащих и воющих приспособлений именно такие статуэтки, снабжая ими половину местных старьевщиков, а также кучу сувенирных магазинов по всему городу.

- Вполне честная работа, малышка! - однажды сказал он Нян в приступе откровенности. - Я мастер, я свое дело знаю, и мне за продукт не стыдно. Нормальный турист купит слона за две-три сотни как сувенир, увезет домой и поставит пылиться на стол, чтобы иногда вспоминать поездку. Ну, а жадины, ищущие, как бы нажиться на простофилях, пусть себе платят вдесятеро, их не жалко.

Еще он вырезал ножом из какого-то легкого коричневого дерева кота с философской мордой, сидящего в позе лотоса, словно монах, и подарил Нян несмотря на ворчание тетки. Кот стоял у девочки на маленькой полочке над кроватью, и перед сном она иногда брала его в руки и гладила, глядя в глаза со зрачками из синих пластмассовых бусин. Ей хотелось поговорить с ним, чтобы пожаловаться на усталость и одиночество, но в общей спальне всегда находился кто-то из работниц прачечной, и она жаловалась про себя - впрочем, недолго и незло, потому что человек не должен винить других в своих проблемах. Надо еще сказать спасибо тетке, что приютила сироту-эйлахо после смерти матери. Жизнь в дорогой столице и без того нелегка, так что лишний рот - серьезная обуза. А что тетка ворчит - ну так не бьет же и даже со свету не сживает нотациями...