Константин Душенко - Мастера афоризма. Мудрость и остроумие от Возрождения до наших дней

Я путешествовал очень много и пришел к выводу, что даже ангелы говорят по-английски с иностранным акцентом.

Я считаю, что мы не в силах стать подлинно самими собою, искренними до конца, пока не умрем, скажу больше – пока не пролежим в земле годы и годы. Если бы люди начинали с того, что умирали, они становились бы искренними гораздо скорее.

В наше время существуют профессора философии, но не философы.

Для нас важнее говорить, чем быть услышанными.

Если вы хотите убедить человека в том, что он живет дурно, живите хорошо.

Если язык был изобретен для того, чтобы скрывать мысли, то газеты являют собой громадное усовершенствование плохого изобретения.

Каждое поколение высмеивает старые моды и благоговейно следует новой.

Как будто можно убивать время, не раня вечности!

«Лучшие времена наступят!» – «Не могли бы вы уточнить дату?» – простодушно поинтересовался один из слушателей.

Люди становятся орудиями своих орудий.

Много ли пользы от дома, если у вас нет сносной планеты, на которой можно его поставить?

Опыт заключен в пальцах и в голове. Сердце всегда новичок.

Почему я должен чувствовать себя одиноким? Разве наша планета лежит не на Млечном Пути?

Правда всегда парадоксальна.

Рай можно определить как место, которого люди избегают.

Самое большее, что я могу сделать для своего друга, – просто быть ему другом.

Сначала читай лучшие книги, иначе потом ты не сможешь прочесть их вообще.

Судите о своем здоровье по тому, как вы радуетесь утру и весне.

Там, где людей несправедливо заключают в тюрьму, настоящее место для справедливого человека тоже в тюрьме.

Я не понимаю, почему учитель должен платить налог на поддержку священника, а не священик – на поддержку учителя.

Актер – вот критик драмы. Музыкальный критик – это певец, или скрипач, или флейтист.

Америку много раз открывали до Колумба, но никому об этом не рассказывали.

Англичане обладают волшебным даром превращать вино в воду.

Атеизм нуждается в религии ничуть не меньше, чем вера.

Большинство людей терпят банкротство потому, что вкладывают слишком крупный капитал в прозу жизни. Разориться на поэзии по крайней мере почетно.

Большинству наших современных портретистов суждено полное забвение. Они никогда не передают того, что видят. Передают они то, что видит публика, а публика не видит ровным счетом ничего.

Бывать в обществе просто скучно. А быть вне общества – уже трагедия.

Быть естественной очень трудная поза – долго не выдержишь!

В Америке молодежь всегда готова поделиться со старшими всеми запасами своей неопытности.

В Америке, в Скалистых горах, я видел единственный разумный метод художественной критики. В баре над пианино висела табличка: «Не стреляйте в пианиста – он делает все, что может».

В Англии мы имеем замечательную поэзию, потому что публика ее не читает, а следовательно, никак на нее не влияет.

В Англии, если человек не может по крайней мере два раза в неделю разглагольствовать о нравственности перед обширной и вполне безнравственной аудиторией, политическое поприще для него закрыто. В смысле профессии ему остается только ботаника или церковь.

В жизни нет ничего сложного. Это мы сложны. Жизнь – простая штука, и в ней что проще, тем правильнее.

В искусстве, как и в политике, деды всегда не правы.

В истины веры верят не потому, что они разумны, а потому, что их часто повторяют.

В книжках общедоступных серий принято излагать общедоступные взгляды, и дешевая критика извинительна в дешевых изданиях.

В Лондоне слишком много женщин, которые верят своим мужьям. Их сразу можно узнать – у них такой несчастный вид.

В наш век газеты пытаются заставить публику судить о скульпторе не по его скульптурам, а по тому, как он относится к жене; о художнике – по размеру его доходов, и о поэте – по цвету его галстука.

В наш век люди слишком много читают, чтобы быть мудрыми, и слишком много думают, чтобы быть красивыми.

В наш век миром правят личности, а не идеи.

В наше время быть понятым значит попасть впросак.

В наше время ничто не производит такого благоприятного впечатления на слушателей, как хорошее, совершенно затертое общее место. Все вдруг ощущают некое родство душ.

В нашей жизни возможны только две трагедии. Одна – это когда не получаешь того, что хочешь, другая – когда получаешь. Вторая хуже, это поистине трагедия!

В нашем обществе единственный класс помышляет о деньгах более, чем богатые: это бедняки. Бедные ни о чем, кроме денег, думать не могут.

В наши дни мужу опасно оказывать жене какое-либо внимание на людях. Это заставляет всех думать, что он бьет ее наедине. Так подозрительны нынче ко всему, что похоже на счастливый брак.

В основе каждой сплетни лежит хорошо проверенная безнравственность.

В прежнее время книги писали писатели, а читали читатели. Теперь книги пишут читатели и не читает никто.

В разговоре следует касаться всего, не сосредоточиваясь ни на чем.

В России нет ничего невозможного, кроме реформ.

В свое оправдание журналистика может сослаться на великий дарвиновский закон выживания зауряднейшего.

В храме все должны быть серьезны, кроме того, кому поклоняются.

В чем разница между журналистикой и литературой? Журналистику не стоит читать, а литературу не читают.

Великая страсть – единственное, на что способны нетрудящиеся классы.

Великодушие не заразно.

Величайшие события в мире – это те, которые происходят в мозгу у человека.

Вера не становится истиной только потому, что кто-то за нее умирает.

Верить можно только тем портретам, на которых почти не видно модели, зато очень хорошо виден художник.