Константин Душенко - Мысли, афоризмы и шутки знаменитых мужчин

Страдать проще, чем созидать. Вся Россия — пьющий Гамлет.

Никогда не судите о человеке по его друзьям. У Иуды они были безупречны.

Всего лишь один Иуда на двенадцать апостолов? Трудно поверить!

Иуда далеко бы пошел, не оцени он себя так низко.

У Иисуса не было никакой собственности. Всю деловую сторону он взвалил на плечи Иуды.

Начинающий Иуда вкладывает в свой поцелуй много искреннего чувства.

Горе Иуде, который поцеловал не того, кого следовало!

Обидно, когда ты — Иуда, а тебя продают, как Христа.

Времена меняются. Теперь за те же деньги Иуда целует тридцать человек.

Сегодня у каждого великого человека есть ученики, а его биографию обычно пишет Иуда.

А как человек, Иуда был неплохим человеком.

У неопытных девушек можно многому научиться.

Нельзя хотеть того, чем владеешь; стало быть, женщины правы, когда отказывают нам.

Уговаривая девицу, я уговорил себя.

Французы ревнуют к своим любовницам, а не к своим женам.

Людовик XV хвастал одному придворному, как он наслаждался, проведя ночь с госпожою М***, и говорил, что, как ему кажется, нет в мире другой женщины, способной доставлять подобные удовольствия. Придворный отвечал, что Его Величество изменил бы свое суждение, когда бы хоть раз побывал в борделе.

Если хочешь вызвать слезы, надобно плакать самому, но, желая насмешить, самому смеяться нельзя.

Если моя душа существовала до меня, то она меня переживет. Но если надо умереть, чтобы убедиться в своем бессмертии, то я с этим доказательством не спешу.

Когда в 1740-е годы Казанова во второй раз после годового отсутствия приехал в город Орсару, местный врач бросился к нему на шею с криком: «Благодетель мой, не привезли ли вы еще чего-нибудь новенького?», ибо после первого визита Казановы он был обеспечен практикой на весь год.

Он был бы красив, когда бы не был уродлив; он редко смеется, но любит смешить; он ничего не смыслит лишь в том, в чем почитает себя знатоком, — в танцах, французском языке, правилах хорошего тона.

Разве я сторож брату моему?

Живи я при начале мира, я бы сперва послушал, что соседи говорят об убийстве Авеля, прежде чем громко осудить Каина.

Как изобретатель убийства и отец искусств, Каин, по всей вероятности, был человеком с поистине гениальными дарованиями.

Бог создал первый сад, а Каин создал первый город.

Люди когда-нибудь станут братьями и снова начнут с Каина и Авеля.

Нужно жить или скромником, или цезарем.

Пусть ненавидят, лишь бы боялись.

Бей, чтобы он чувствовал, что умирает!

Не было на свете лучшего раба и худшего государя.

Он погиб, совершив большие злодеяния и замышляя еще большие.

Калигула, которого природа создала словно затем, чтобы показать, на что способна безграничная порочность в сочетании с безграничной властью, однажды устроил пир, стоивший 10 миллионов сестерциев; и хотя изобретательность всех была к его услугам, он лишь с трудом добился того, чтобы один обед поглотил доходы с трех провинций.

Он легко пугался всего и поэтому был кровожаден там, где мог бы быть вполне покоен. Он желал быть и казаться выше самого Бога и Его законов, с другой же стороны, рабски преклонялся перед похвалой толпы.

Гай принимал за оскорбление любой пустяк, как это чаще всего и бывает: чем больше человек склонен обижать других, тем хуже он сам переносит обиды.

Если только у мертвых сохраняется какое-то чувство, Гай Калигула ужасно злится, что он умер, а римский народ все еще живет.

Безумства Калигулы меня ничуть не удивляют: многие мои знакомцы, случись им стать римскими императорами, тоже, наверное, назначили бы консулами своих коней.

Смех — дело мужское, слезы — женское.

Женщина не любит выдавать себя и поэтому не напивается. Она слаба и потому хитра.

Мужчина ревнует, когда любит; женщина — даже когда не любит, потому что поклонники, завоеванные другими женщинами, исчезают из круга ее поклонников.

Дайте человеку все, чего он желает, и в ту же минуту он почувствует, что это все не есть все.

Упрямство имеет только форму характера, но не его содержание.

Наказания, назначаемые в припадке гнева, не достигают цели.

Чем больше привычек, тем меньше свободы.

Мыслить — значит беседовать с самим собой.

Некоторые книги были бы гораздо более ясными, если бы их не старались делать столь ясными.

Нет ничего мудреного в том, чтобы быть общепонятным, если при этом отказываешься от всякого основательного понимания.

Быть опровергнутым — этого опасаться нечего; опасаться следует другого — быть непонятым.

В любой науке столько истины, сколько в ней математики.

Гений — это талант изобретения того, чему нельзя учить или научиться.

Нравственность учит не тому, как стать счастливым, а тому, как стать достойным счастья.

Счастье есть идеал не разума, а воображения.

Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, — это звездное небо надо мной и моральный закон во мне .

Иммануил Кант штурмовал небо, он перебил весь гарнизон, сам верховный владыка небес, не будучи доказан, плавает в своей крови; нет больше ни всеобъемлющего милосердия, ни отеческой любви, ни потустороннего воздаяния за посюстороннюю помощь, бессмертие души лежит при последнем издыхании — тут стоны, там храпение — и старый Лампе [8] слуга Канта в качестве удрученного зрителя стоит рядом, с зонтом под мышкой, и холодный пот и слезы струятся по его лицу. Тогда Иммануил Кант разжалобился и показал, что он не только великий философ, но и добрый человек; и он задумывается и полудобродушно-полуиронически говорит: «Старому Лампе нужен Бог, иначе бедняк не будет счастлив, — а человек должен быть счастлив на земле — так говорит практический разум, — так уж и быть — ну, пусть практический разум дает поруку в бытии Божьем».