Георгий Ратнер - Советы молодому хирургу

Как раз на границе я получил сквозное пулевое проникающее ранение грудной клетки. До этого у меня были три легких ранения и после лечения в медсанбате каждый раз я возвращался в свою часть. На этот раз мне пришлось пройти все этапы медицинской эвакуации и вновь судьба оказалась ко мне благосклонна. Вконце концов я очутился в эвакогоспитале N 414 в родном Екатеринбурге. Рана зажила, но в результате частичного повреждения нервов плечевого сплетения пальцы правой кисти работали плохо — развилась сгибательная контрактура пальцев и локтевого сустава, но самое неприятное, что все это сопровождалось тяжелой каузалгией.

Уже через несколько дней после ранения у меня появились сильные боли в правой кисти. Днем, когда я чем-то отвлекался они еще были терпимы, но ночью становились особенно мучительными. Около месяца я нормально не спал ни одной ночино наркотические анальгетики мне не давали, чтобы не сделать меня наркоманом. Отец, бывший в то время главным хирургом Уральского военного округа, делал все, чтобы мне помочь.

Собирали консилиумы, применяли все методы лечения, но легче мне не становилось Лишь после того, когда был использован новый в то время метод УВЧ, после первого же сеанса каузалгия прекратилась.

Пожалуй, это обстоятельство окончательно предопределило мою дальнейшую судьбу. Из армии меня демобилизовали по инвалидности. Продолжать учебу в техническом вузе я не мог, поскольку правая кисть у меня плохо работала, а там нужно было много чертить. Зато после истории с каузалгией мне стало ясно, что медицина — это дело абсолютно темное, а, следовательно, там мое место. Я тогда, конечно, не думал, что с неполноценной правой рукой смогу стать хирургом, но путешествуя по госпиталям, увидел чудеса, которые могут делать хорошие врачи с самыми тяжелобольными и ранеными. Это в основном и привело меня в медицину.

Еще во время пребывания в госпитале я сумел поступить учиться в медицинский институт. Все свои силы и время тратил на разработку пальцев. Научился писать левой рукой. Приблизительно через год движения пальцев правой кисти мне удалось восстановить в полном объеме, однако пониженная чувствительность первых трех пальцев так и осталась на всю жизнь. Вот этим закончилась для меня война. Однако, как выяснилось много позднее, у меня кроме этого оказался еще своевременно нераспознанный компрессионный перелом XII грудного позвонка. Тем не менее мне повезло. В такой войне остался жив и трудоспособен.

Учился в медицинском институте я с удовольствием и довольно успешно. С самого начала меня заинтересовала биология, физиология и патофизиология. Это был печально известный период разгула лысенковщины, разгрома отечественной генетики, борьбы с «космополитизмом» в науке. К сожалению, мощное давление средств массовой информации и невозможность отстаивать свои принципы со стороны преподавателей в условиях жесточайшего тоталитарного режима привело к тому, что наши девственные мозги воспринимали бредовые идеи Лысенко, как истину в последней инстанции. В результате у меня, например, появилась мысль о том, как получать при рождении особь желаемого пола. Не зная генетики, я решил, что подобно тому, как можно искусственно изменить у животного вторичные половые признаки, лишив, например, петуха семенников, или вводя курице мужские половые гормоны, будет возможно получить потомство мужского или женского пола, создав в организме беременной самки высокую концентрацию мужских или женских половых гормонов. И вот я стал парам белых мышек, самцам и самкам, находящимся в одной клетке, вводить подкожно фолликулин. В полученном потомстве преобладали самки, хотя и не в очень значительном количестве. Однако этого оказалось достаточно для того, чтобы я решил, что сделал великое открытие. Местные биологи несколько скептически отнеслись к моим исследованиям, но я подумал, что они просто недобитые морганисты, и махнул в Москву. С энергией, заслуживающей лучшего применения, я добился встречи с О. В. Лепешинской ("открытия" которой, как выяснилось много позднее, были сплошной авантюрой), а затем проник и в цитадель самого Лысенко в ВАСХНИЛ, где дошел до его заместителя, академика Ольшанского. Он посоветовал мне для начала опубликовать мои данные в "Вестнике ВАСХНИЛ", куда моя статья была немедленно принята.

Однако время шло, я заканчивал институт, мне предстояло выбирать специальность. Честно говоря, я хотел быть физиологом, но судьба решила иначе. Шел 1949 г. и в нашем выпуске из 600 человек оказалось всего 15 парней, причем почти все с инвалидностью. Меня пригласил к себе член-корреспондент АМН Аркадий Тимофеевич Лидский, возглавлявший клинику госпитальной хирургии. Авторитет этого человека был громадный, и когда он пожаловался на засилье женщин в хирургии и предложил остаться у него в клинической ординатуре, я посоветовался с отцом, который, кстати, не оказывал на меня никакого влияния в выборе профессии, и согласился. К этому времени движения в правой руке у меня полностью восстановились и физического препятствия для работы хирургом вроде бы не было. Клиника А. Т. Лидского была большой и многопрофильной, она славилась своими специалистами, в ней работало много высокообразованных и интересных людей. Отделением неотложной хирургии заведовала Ада Евгеньевна Норенберг-Чарквиани — блестящий диагност, автор известных книг по кишечной непроходимости и тромбозам мезентериальных сосудов. Доцент М. И. Сахаров руководил отделением гнойной хирургии, а доценты Л. А. Збыковская и М. А. Азина — плановыми хирургическими отделениями. Мастерство хирургической техники демонстрировал А. Я. Кампельмахер. Над всеми заслуженно царил А. Т. Лидский, управлявший клиникой довольно круто, но справедливо.

Попав в живой коллектив энтузиастов своего дела, я просто не мог не увлечься хирургией. Сутками пропадал в клинике, в летнее время через день дежурил по неотложной хирургии, читал книги по каждому своему больному, тренировал руки для овладения мануальной техникой. Через год Аркадий Тимофеевич дал мне тему для научного исследования: анатомически обосновать предложеннуюим несколько лет назад операцию позадилонной простатэктомии. В то время продолжительность клинической ординатуры составляла 3 года. За это время я поработал во всех отделениях клиники, много оперировал, но только больных грыжами, аппендицитом, внематочной беременностью, острым холециститом, а также больных в гнойном и травматологическом отделениях. В клинике была жесткая установка шефа, по которой клиническим ординаторам не давали самостоятельно производит большие плановые операции. Тем не менее, мне однажды, по-видимому, из уважения к моему энтузиазму, который я старался проявлять в любой хирургической работе, дали самостоятельно выполнить резекцию желудка. Все шло хорошо, но вконце операции нас за этим делом поймал Аркадий Тимофеевич. Мне он ничего не сказал, но старших товарищей, которые санкционировали операцию и помогали мне на ней, отругал последними словами.