Игорь Долгополов - Мастера и шедевры. Том 2

Он забыл все дрязги, всю ту бытовую накипь, которая отравляла с самого раннего детства его жизнь, он, подобно свободной птице, как и в картине «Вечер. Золотой Плес», поднялся выше обыденщины и взглянул на вечный мир природы, взглянул и заговорил с ней.

И мы слышим этот долгий, доверительный диалог.

Как откровенен Левитан!

Он, как на духу, рассказал о себе все… Мы узнаем, сколько горя, неудач, неудобства, нищеты, голода хлебнул он.

И вот сейчас художник признается Отчизне в любви…

И Родина, слушая горячую и порою сбивчивую речь мастера, открывает ему самое сокровенное — свою душу, светлую, спокойную, мудрую и чистую.

Можно много дней приходить к этой картине, и каждый раз, в зависимости от времени дня, света и настроения, полотно будет другое, незнакомое.

Такова и сама природа, которая только один, только один миг похожа на себя, еще мгновение — и это уже будет она, но другая, еще тобой не узнанная…

Художник еще будет писать разные сюжеты, порою грустные и даже драматические.

Он объездит пол-Европы, но не привезет оттуда ничего значительного.

Но с каждым годом все звонче и звонче будут звучать лучшие полотна Левитана, в которых он найдет новую гармонию холодных и теплых тонов, раскроет все богатство палитры России.

Мастер говорил с природой, понимал шепот листвы, разговор птиц, пение ветра, ему была доступна тайная музыка пейзажа. Он обладал совершенным постижением жизни просторов своей земли. И когда мы до конца раскрываем это чудесное свойство Левитана, какой-то мерцающий холодок пробирается в сердце.

Кажется, что раскрыли чужую тайну…

Ведь еще и еще раз хочется напомнить, что Россию, ее пейзажи писали блистательные мастера, но ни один из них не создал таких объемных и в то же время бездонных полотен, которые, подобно частям величавой симфонии, лишь дополняют друг друга, подчеркивая всю многогранность и необъятность лица Родины. «Тихая обитель». Это полотно как бы синтезирует впечатления Плеса и Юрьевца.

Полотно поразило. Все наперебой славили художника и его музу. Правда, один почтенный писатель находил, что-де «мостки длинны», не менее маститый поэт видел разлад между названием и ее сюжетом: «Помилуйте, называет это тихой обителью, а тут все жизнерадостно».

Бенуа приписывал успех картины поездке Левитана на Запад, будто забыв, что и до Франции, до знакомства с импрессионистами он уже писал отменные холсты.

… Мастер попадает в самое сердце художественной России. С легкой руки замечательного живописца Поленова его принимают в свои ряды передвижники.

Левитан побывал в Петербурге на торжественном обеде Товарищества и был полон надежд и планов.

Поленов писал жене в Москву:

«Как мне приятно слышать про Левитана, что он в хорошем настроении, хочет работать и доволен тем, что был на обеде. И я остался доволен… Какой-то молодостью повеяло…»

«Поленовские вечера».

Эти встречи сблизили Репина, Сурикова, В. Васнецова, молодежь — братьев Коровиных, Врубеля, Серова, Левитана, Пастернака, Архипова и других.

Всех этих разных людей объединяла любовь к искусству, к труду и, главное, к России.

Наступило очередное лето, и художник с Кувшинниковой, вместе с Ликой Мизиновой, новой знакомой Левитана, поселяются на даче в Тверской губернии в Затишье.

Недалеко от Затишья Левитан нарисовал старую плотину через реку. Об этой запруде ходила легенда.

Бывая здесь, Александр Сергеевич Пушкин прослышал рассказ о красавице, дочке мельника Наташе, утопившейся в омуте от несчастной любви… Пушкин использовал этот сюжет для «Русалки».

Все лето работал Левитан над картиной «У омута».

«Как беден наш язык! — Хочу и не могу. — Не передать того ни другу, ни врагу, что буйствует в груди прозрачною волною».

Эти стихи Афанасия Фета могут символизировать постоянную неутоленность желаний Левитана изобразить всю красоту Отчизны.

Пример неугасимой тоски, неудовлетворенности чувств мучительно сомневающегося в конечных результатах своего труда художника.

Творчество вдохновенное и бескомпромиссное, не знающее жалости, полное тревог и сомнений, — вот истинный мир искусства Исаака Левитана.

Живописец любил читать друзьям строки Фета:

Исаак Ильич жил летом 1892 года в деревне Городок близ Болдина Нижегородской железной дороги. И опять хорошо пишется в этих краях.

Художник счастлив… Случилось так, что однажды, возвращаясь с Кувшинниковой после охоты домой, они вышли на старое шоссе.

Вечерело… Перед глазами Левитана лежала Владимирка, уходя в сумеречную даль. Родился сюжет.

Душа мастера особенно остро реагировала на окружающее. Решение было принято мгновенно.

Несколько дней подряд Левитан писал с натуры холст, став неподалеку от голубца, который мы после отчетливо видим на картине.

«Владимирка».

Дорога печали. Ненависти. Страха. Жестокости…

Вот что такое этот тракт, по которому гнали тысячи на каторгу. Всякий шел туда народ.

И душегубцы, и душелюбы.

На картине не видно толпы колодников.

Нет конвойных, лениво покрикивающих на отстающих.

Пустынно.

Вьются малые тропки вокруг главной дороги горя. Гудит ветер по диким полям, вдали синеет лес.

Вроде тишина и благодать. Но вглядитесь, вслушайтесь… И вы тут же ощутите звон кандальный, тяжко гремящий над всем этим свободным пространством.

… Судьба не заставила ждать ударов, и вскоре прозвучали слова приказа свыше, по которому все без исключения евреи должны покинуть Москву.

А как же Левитан? Слава нашей русской живописи, признанный лидер пейзажистов?

Владимирка.

«Нет исключения!» — заявил пристав.

… Истина такова.

В сентябре 1892 года живописец уезжает из Москвы, но вскоре после вмешательства друзей Левитан возвращается в начале декабря домой и продолжает писать свои чудесные полотна.

Но нельзя не заметить, что этот эпизод в биографии пейзажиста стоил ему немалых хлопот и беспокойства.

Чтобы написать в злые годы реакции девяностых годов такое полотно, надо было обладать большим гражданским мужеством.

«Петербургская газета» цинично писала: «Темой для картин служит природа России. Выбраны самые неприглядные «серые» мотивы.

Что может быть скучнее «Владимирки — большой дороги» г. Левитана».

Скучно, господин Левитан!

Коротко и ясно!

Самое поразительное, что обычно мирная муза Левитана, не зная ничего о предстоящих событиях, подвигнул а кисть художника на создание «крамольного» холста «Владимирка».