Игорь Долгополов - Мастера и шедевры. Том 3

Борис Михайлович остался очень доволен своей работой.

«А ведь, по-моему, картина вышла! Цвет есть, иконность и характеристика извозчиков получилась. Ай да молодец твой отец!» — заразительно смеясь, он шутя хвалил себя, и я невольно присоединился к его веселью».

Кустодиев — истинно народный живописец. Он мечтал, что когда-нибудь будут построены клубы для народа. Сын художника записал мысли отца, который представлял себе эти клубы или дома культуры в виде прекрасных зданий, расписанных великолепными панно:

Московский трактир.

«Ну, вот, хотя бы как в Венеции, в палаццо Лабия, работы Тьеполо. Там это сделано для господ, а у нас будет сделано для народа России».

А как несказанно был он рад, когда декретом В. И. Ленина дворцы на Каменном острове, принадлежавшие прежде петербургской знати, были отданы под дома отдыха трудовому народу…

Он говорил мне:

«Ты счастливый, доживешь и увидишь сам всю красоту предстоящей жизни, а в жизни самое главное — труд и право на отдых после труда. Это и завоевано сейчас самим народом, раньше этого не было, жить было трудно, унизительно и мерзко»».

В ленинградских архивах, говорят, сохранилось пожелтевшее от времени письмо некоего митрополита, в котором… Да, впрочем, это не письмо, это крик души «святого» старца.

Вот, примерно, его содержание:

«Видно, диавол водил дерзкой рукой художника Кустодиева, когда он писал свою «Красавицу», ибо смутил он навек покой мой.

Узрел я ее прелесть и ласковость и забыл посты и бдения.

Иду в монастырь, где и буду замаливать грехи свои».

Я не берусь утверждать верность каждого слова из этого оригинального образца эпистолярного наследия прошлого, но нельзя не удивиться силе кисти художника, вызвавшего такую бурю чувств у подготовленного к искушениям зрителя.

Величава «Красавица».

Пышный стан, округлые плечи. . Она вот-вот приветливо улыбнется, и тогда алые уста раскроются и блеснут жемчужные зубы, еще сильнее зардеются без того румяные щеки, появится ямочка на персиковом подбородке, засияют лукавые бирюзовые глаза.

Красавица только что проснулась, она привстала на своем пышном ложе, как розовая богиня в белой пене пуховых белоснежных подушек и кружев. Она чутко прислушивается. Что она слышит? Кого ждет?

Сказочна, былинна красота ее.

Сказочность, былинность скрыты не только в облике красавицы, но в красочной феерии, в этом букете соперничающих друг с другом сверкающих, чистых, ярых цветов.

Красавица.

Под ударами кисти живописца простой купеческий сундук расцветает, подобно оперению дивной жар-птицы. Каких только оттенков красного и розового нет здесь: кумачовые, пурпурные, коралловые, багряные, рубиновые, алые!.

Нет, не хватает слов, чтобы описать, охватить чудесную радугу кустодиевской палитры.

И как великолепно противоборствуют этим горячим краскам холодные: голубые, лазоревые, бирюзовые, сапфировые.

Красавица — русская Венера. Она пришла к нам из самоцветных народных сказов, где текут молочные реки, где бродят добродушные лешие, где все дышит силой и чистотой.

Я нисколько бы не удивился, если в какой-то миг исчезли бы, как сон, тяжелый комод, неуклюжие сундуки, атласное пуховое одеяло — вся эта нехитрая «купецкая» роскошь, — и наша героиня чудом вдруг оказалась бы на берегу сказки, со всеми атрибутами колдовства: Жар-птицей, Иваном-царевичем, злой Бабой Ягой, добрым Месяцем Месяцовичем.

Вернемся на землю. Вот что повествует сын художника о создании «Красавицы»:

«В апреле 1915 года мы переехали на Введенскую, где была мастерская с двумя большими окнами, выходящими на улицу…

Вскоре отец принялся здесь за работу над картиной,Красавица», явившейся своеобразным итогом исканий собственного стиля, начатых еще в 1912 году.

Основой дгш картины послужил рисунок карандашом и сангиной, сделанный с натуры (позировала актриса МХТ III). С натуры написано и пуховое одеяло, которое мама подарила отцу в день рождения.

Он работал над картиной ежедневно, начинал в шесть-семь часов утра и работал весь день.

В десятых числах мая мои мать и сестра уехали в «Терем», и мы остались вдвоем. Как-то бабушка, жившая в то лето в Петербурге, принесла нам три гипсовые фигурки, купленные на Сытном рынке. Они отцу очень понравились, и он вписал их в картину (на комоде, справа). Дома у нас хранилась чудесная старинная стенка сундука с росписью по железу — на черном фоне красные розы в вазе. Отец воспользовался и этим мотивом дгш узоров на сундуке, хотя цвет и изменил».

В некоторых толстых монографиях о Кустодиеве авторы настойчиво приписывают художнику некий постоянный скепсис. Они ухитряются разглядеть в стиле, почерке живописца, создавшего своих бессмертных красавиц, сатирический оттенок, некий всегда присутствующий чуть ли не сарказм.

Портрет Мити Шостаковича.

Им, видите ли, кажется, что Кустодиев где-то все время подсмеивается, подтрунивает над своими героинями.

А между тем сам Кустодиев, по свидетельству современников, был всегда влюблен в своих героинь, а «Красавицу» считал венцом исканий, воплощением своего стиля.

Кстати, эта картина, как, впрочем, и вообще творчество Кустодиева, нашла высокую оценку у Горького. Известно, что художник подарил великому русскому писателю повторение «Красавицы».

Но послушаем самого мастера:

«Не знаю, удалось ли мне сделать и выразить в моих вещах то, что я хотел, — любовь к жизни, радость и бодрость, любовь к своему русскому — это было всегда единственным «сюжетом» моих картин».

Вальяжные, пышнотелые, полнокровные красавицы Кустодиева были антитезой анемичным, бескровным, рафинированным жеманницам декадентских полотен.

И поэтому «Купчихи» вызвали такую реакцию у тогдашних критиков и искусствоведов.

«Провинциалки» Кустодиева были им явно не ко двору.

Но бог с ними, с модернистами, создающими своих прелестниц из проволоки, битого стекла и мусора.

Но не к любителям ли «измов» обращены горькие слова Кустодиева:

«Мы, русские, не любим свое, родное. У нас у всех есть какое-то глубоко обидное свойство стыдиться своей «одежды» (в широком смысле этого слова), мы всегда стремимся скинуть ее и напялить на себя хотя «поношенный», но обязательно чужой пиджачок».

И дай бог, чтобы эти слова относились лишь только к художественным критикам и художникам-модернистам начала нашего бурного века.