Лара Габриель - Учебник по выживанию в новой стране

Кто этих немцев, захватчиков звал? Кто звал отца примыкать, идти в полицаи? Ее не спрашивали, она, по представлениям матери, не имела права диктовать отцу семейства, что делать.

— Вот наделал. Не выйти на улицу.

Немцы сломлены, паковали свои заморские чемоданы, сворачивались, бежали. Новый порядок не случился. Что-то надо делать самой. Жизнь порушилась, не спросившись. Отцу обещали взять их с собой. Жизни по-прежнему не было. Оставался последний состав, уходящий на Запад, обратно в Европу.

Русские победили. Ей, молоденькой девушке, дочери полицая, здесь точно ничего не светило. Она часто встречалась с матерью той, которую отец столкнул в штольню, можно сказать, на ее глазах. Материнские глаза горели ненавистью, как и глаза остальных сельчан. Скрыться невозможно, куда бы она ни шла.

Их хата горела ненавистью, зажигаясь, как только она закрывала глаза, касаясь волосами подушки. Каждую ночь. Валентина просыпалась в страхе, в липком поту. Кошмар продолжался. Немцы паковали снаряжение, все свои заграничные аксессуары, писсуары фаянсовые поснимали из уличных туалетов. Упаковав бережно, увозили с собой.

Отец метался среди них, не находя себе места. Мама плакала, понимая, что у ее потомства отняли будущее. Валя решила действовать. Она неплохо говорила по-немецки. У отца в конторе служил пожилой немчик, давно положивший на нее глаз. Можно сказать, заигрывал, по-своему, по-немецки. Валя решила пойти к нему договариваться. Чтоб он взял ее с собой как невесту. Немец обрадовался такому трофею. Согласился. Состав отправлялся на рассвете. Договорились, что он будет ждать ее у околицы с пожитками. Какие пожитки — узелок с нательным бельем Валя упаковала особенно тщательно. Завязав на узел, подпоясав платком выбивающиеся русые кудри. В доме все спали, младшие вповалку на полу рядом с печкой, посапывая, вскрикивая во сне. Иконка в углу мерцала, кадила. Валя посмотрела последний раз на них всех. Знала: больше их не увидит совсем. Перекрестилась в угол Николаю Угоднику, села на минутку на колченогий стул. Полагалось перед дальней дорогой. На удачу.

Осторожно, чтобы не разбудить, тронула скрипучую дверь, вышмыгнула из избы на улицу. Побежала, что было сил, за околицу. Там ее ждал, как обещал, немецкий жених.

Не подвел, удивилась Валя. Побежали к вагону, поезд трогался. Запрыгнули на ходу. Дверь лязгнула вслед. Возражая, закрылась, отрезая пути отступления. Немец стиснул ее в объятьях в тамбуре. Облапил. Не потому, что от чувств. Сам боялся. Он никому не сказал про дополнительного путешественника. Его запросто могли выкинуть вместе с трофеем. Начальство самовольства не позволяло. Он, рядовой офицер чуть выше среднего, должен заранее все согласовывать. Не согласовал. Рисковал. Не зря.

Где он дома найдет такую красавицу? А здесь уже вот готовая фрау. По его представлениям он староват создавать семейство. Но чем черт не шутит! Их немецкий мог так шутить. Валентина ему подвернулась сама. Молодая, резво напросившаяся. Согласился. Сейчас ей нужно, пока не пересекут границу, сидеть отдельно в нижнем дровяном ящике под полом вагона. Валентина согласилась. Все лучше, чем быть повешенной или растерзанной своими же станичниками. Они собирались ее растерзать. Знала точно. Особенно мать той, которую для устрашения отец сбросил в шахту. Голос шахты продолжал звучать в ее голове по ночам.

Немец укутал ее шинелью, открыл крышку люка, спустил, можно сказать, запихал. Поместилась. В таком состоянии, скрюченная и замерзшая, она должна была ехать целые сутки, может, больше. Поезд шел почти без остановок, по захваченным немцами и освобожденным частично территориям. Немцы кучками выходили на остановках за пропитанием и водой.

Валентина, наконец, успокоилась. Убаюкалась.

— Места мало, зато жива. Не замерзну, — думала Валентина. Свернувшись калачиком, заснула.

Видела тот же самый навязчивый сон.

Мимо полицейского участка, связанная одной веревкой, сопровождаемая отчаянным лаем собак, через станицу тащилась группка людей. Молодой парень впереди гордо, несмотря на состояние, держал голову. За ним в связке красивая девушка из старшего класса. Любка. Отчаянная красавица, сотрудничающая якобы с немцами. Они ей верили. Напрасно. Она всех их дурила сверкающими очами, танцами вечером под губную гармошку в местном клубе. Напрасно верили. Любка всех их долго держала в напряжении: вроде вот рядом, а не достать.

Валентина видела во сне повторяющуюся сцену. Группка молодых людей в сопровождении немцев. Отец впереди, держа за веревку связанных, тащил их в ад. Проходит мимо их дома. Подходит к штольне. По одному ребята исчезают в шахте. Вой, лай, отчаянье набатом звучали в ее голове.

— Уезжаю. От этого всего. Должно закончиться.

Она проснулась, сразу не поняв, где находится. Ноги и шею свело, не повернуться. Некуда. Прислушавшись к мерному стуку колес, поняла. Она в немецком поезде, мчавшем ее на Запад из страшной, морозной, бестолковой, непокоренной России.

Должно закончиться. Валентина затихла, успокоилась мыслью, что удалось вырваться. Могло быть значительно хуже. Станичники при первой же возможности начали бы мстить.

Любкин чемоданчик.

Снаружи тихо. Она прислушалась, шевеля затекшими конечностями. Никого. Попробовала открыть дверь ящика, в котором просидела целую вечность. Дверь поддалась. Потихоньку начала просовывать руку, разминая затекшие от неподвижности пальцы. За руку никто не схватил. Можно вылезать дальше. Просунула голову. Осмотрелась. Вагон пуст. Никого.

Где ее немец? Где вообще люди? Где она? Вылезла. Посмотрела осторожно, все еще прячась, в окно. Состав стоял на запасном пути. Светило солнце. От яркого непривычного света Валентина зажмурилась. Потерла лоб и виски ладошкой. Тело пришло в чувство. Ноги отошли, почувствовала, как по затекшим от долгого сидения в ящике жилкам весело побежала кровь. Молодость допускает такие нагрузки. Жива, похоже, здорова. Издалека доносились звуки, скрежет металла о рельсы. Вдалеке переговаривались рабочие. По-немецки. Прорвалась. По разговору поняла, она в Германии. Что делать дальше, пока не знала. Сам факт чудного освобождения радовал, набатом стучал в голове.

Прорвалась.

Прорвалась.

Прорвалась.

Оглядевшись, прикидывая, куда можно податься, задумалась. Вариантов не так много. Одна, молодая, с акцентом говорящая девушка в стране оккупантов. Выбор есть. Не за тем же вывел ее Бог из ненавистной родины. России.

Ненавидели эту страну в ее семье все — было за что. До революции их клан — один из ведущих, зажиточные середняки, в одночасье превратились в нищих. Отобрали все, раскулачили. Деда сослали в Сибирь. Отец, обозленный на коммунистов, сразу воспринял немцев освободителями. Пошел в полицаи. Все развалилось с победой Красной армии. Весь клан.