Василий Веденеев - 100 великих курьезов истории

К глубокому разочарованию Бонапарта, из его затеи ничего не вышло: столовая свекла не годилась для производства сахара. Нужный сорт овоща вывели только спустя двадцать лет после смерти Наполеона. Позднее стали появляться заводы по переработке свеклы и производству сахара. «Тростниковой» монополии британцев пришел конец.

Употреблять сельдерей как овощ европейцы стали лишь в XV – XVI вв., да и то далеко не все. Первыми начали использовать сельдерей в пищу немцы, только в XVII – XVШ вв. к ним примкнули французы.

В Россию сельдерей попал в царствование Екатерины II, но вельможи, подражая древним грекам и римлянам, еще долго разводили его в чисто декоративных целях. Во время роскошных обедов при дворе приглашенные, подражая древним грекам, украшали себя венками из этого растения.

Лишь в XVII в. обнаружили, что корневища сельдерея – самое ароматное и нежное из всех белых кореньев.

Родиной петрушки считаются Испания и Средиземноморье, где она растет в диком виде. На территории Африки дикие формы петрушки не обнаружены, между тем первые сведения об этом растении дошли до нас из Древнего Египта. Правда, там петрушка лишь частично воспринималась как овощ. Предание гласило, что она выросла из крови убитого сына бога Осириса. В память об этом событии устраивались религиозные празднества, участники которых надевали венки из зелени петрушки.

Древние греки начали культивировать петрушку позже египтян, однако и у них ее считали растением скорби. Встретить мула, навьюченного петрушкой, или крестьянина, несшего корзину с этим овощем, считалось куда худшим предзнаменованием, чем перебежавшая дорогу черная кошка.

У древних римлян петрушка была малоизвестна. О ней совершенно забыли в период раннего Средневековья и снова начали культивировать в Европе лишь в IX в., но ее распространению долго мешали связанные с петрушкой суеверия.

В России петрушку издавна использовали знахари для лечения ран и воспалений, вызванных уксусом ядовитых насекомых. Однако возделывать петрушку в значительных масштабах начали в России лишь в позапрошлом столетии.

Сегодня в нашей стране петрушка распространена повсеместно, она занимает ведущее место среди пряных овощей.

Сейчас ко всем овощам относятся без прежнего почтения и поклонения. Возможно, очень зря? Они не только дали истории множество курьезов, но по-прежнему услаждают наш вкус и лечат людей.

В июне 1883 года некто Моисей Шапиро, крещеный еврей, торговавший предметами старины в Иерусалиме, приехал в Лондон с необычной находкой. Он привез пятнадцать узких полос пергамента, покрытых письменами, которые, по его словам, были обнаружены арабскими пастухами в пещере в холмах Палестины. В текстах пергаментов содержались варианты эпизодов из Второзакония, включая десять заповедей, а судя по начертанию букв еврейского алфавита, рукопись датировалась VI в. до н. э. или даже раньше. Возраст находки, если, конечно, она была подлинной, превосходил самые ранние манускрипты Ветхого Завета. Вполне понятно, что Шапиро хотел получить за нее огромные деньги. Однако этот торговец пользовался дурной репутацией в мире знатоков и любителей древностей. Десятью годами раньше его имя «засветилось» в скандале с фальшивыми находками из Дибана. Поэтому неудивительно, что когда Шапиро обратился к немецким чиновникам в 1878 году со своим пергаментом, то столкнулся с глубоким недоверием к подлинности необычной находки.

Один из Кумранских свитков

На некоторое время торговец оставил свитки в покое, но вновь воспылал надеждой несколько лет спустя, когда прочитал о последнем открытии в области библейской археологии. Согласно новому аналитическому методу, в текстах Ветхого Завета можно было определить работу разных авторов. К примеру, в некоторых пассажах использовалось имя Яхве (Иегова), в других же – Элохим. Пользуясь такими фактами, немецкие ученые утверждали, что могут разделить источники на несколько групп. Присмотревшись к своим пергаментам, Шапиро обнаружил, что там использовалось только имя Элохим. Теперь он был убежден, что в его распоряжении – один из источников Библии. В воображении замаячили золотые горы…

К 1883 году он завершил новый перевод текстов и с благословения профессора Шредера, немецкого консула в Бейруте, отвез находки в Берлин, чтобы представить экспертам. Но после полуторачасовых дебатов члены комиссии объявили манускрипты… «хитроумной и бесстыдной подделкой».

Но Шапиро не сдался. Он срочно поехал в Лондон, где его драгоценные манускрипты получили лучший прием – по крайней мере, сначала. Британский музей отрядил своего лучшего эксперта по палестинским древностям, Кристиана Гинзбурга, чтобы снять копии и изучить тексты. Серия его переводов была опубликована в газете «Таймс» в августе того же, 1883 года. Два пергамента были выставлены в Британском музее и вызвали оживленные дебаты среди ученых и общественности. Премьер-министр Великобритании У. Гладстон, обладавший глубокой эрудицией в области древней истории, долго беседовал с Шапиро о стиле почерка на пергаментах. Прошел слух, что казначейство уже согласилось финансировать их покупку для музея…

Однако фортуна вновь отвернулась от торговца. Несколько ученых, в том числе директор музея, объявили, что никакие пергаменты не могут так хорошо сохраниться в течение двух тысяч лет в климате Палестины. Затем Клермон-Ганно после поверхностного осмотра пергаментов, лежавших под стеклом на витрине, объявил их подделкой. Гинзбург же внезапно изменил свое мнение и завершил серию публикаций в «Таймс» статьей, изобличающей находку Шапиро как фальсификацию. Он даже заявил, что может определить почерк нескольких переписчиков, работавших под общим руководством ученого-еврея. Стиль рукописи, по его мнению, просто скопирован с «библейского камня»!

Даже у сторонников подлинности находки сомнений не оставалось. Манускрипты – подделка, а сам Шапиро – либо мошенник, либо невежда. 23 августа он написал письмо Гинзбургу из лондонского отеля, укоряя последнего в предательстве: «Вы сделали из меня дурака, опубликовав и выставив на обозрение рукописи, которые, оказывается, фальшивые. Не думаю, что смогу пережить этот позор». В марте 1884 года Шапиро покончил жизнь самоубийством в роттердамском отеле. Его семья, успевшая влезть в большие долги в связи с предполагаемой продажей манускриптов, распродала имущество в Иерусалиме и переехала в Германию.