Андрей Кобяков - Русская Доктрина

Политическое “бескорыстие” России близко подходит к этическому идеалу “праведности”, но все же ему не тождественно. Россия создает нравственный мир воина, защитника идеала (динамический консерватизм в морали).

Современный Запад можно представить как сообщество индивидов, не мешающих делать друг другу что-либо (предпринимать и потреблять), тогда как Россия — страна, в которой вырабатывается новая этическая система: ненависть к злу, упорная защита идеала.

Воинствующая установка нравственного динамического консерватизма проявляется не только в самом воинском сословии, но во всем обществе – русский крестьянин также “воюет” за свою духовную суверенность, активно не приемлет мирского зла, русский рабочий живет не столько по принципу “быть как все” (коллективизм), сколько по принципу: “каждому и всем потребна социальная справедливость”. Воинствующий характер всей нашей цивилизации сказывается и на русском дельце, ведущем тяжелую внутреннюю брань (русский купец и предприниматель – в первую очередь кормилец, жертвователь, а уже во вторую – хозяйственник), и на священнике (воителе веры). Но наиболее выпукло седьмой нравственный идеал – идеал защитника – выражается в образе Главы Государства, вождя духовно-политической нации.

Представителям седьмого нравственного мира свойственно обращаться к высшим ценностям и к высшим уровням социальной иерархии, минуя средние. Народное сознание фактически не признает никаких промежуточных инстанций между собой и царем, воплощающим верхний уровень общественной интеграции. В религиозной вере русскому важно не только представление о “спасении”, которое было столь же существенно для обществ классического консерватизма, но и осознание того влияния, которое вера оказывает на посюстороннюю деятельность человека, – духовное древо познается по его мирским плодам. Если религия не указывает путей обуздания зла в мире, то она согласно седьмой нравственной установке отрывается от жизни.

В становящейся русской этике человек, который не защищает свой идеал (добра, правды, истины), – сам не добр, не правдив, не истинен. Здесь сказывается коренное отличие от восточной э тики удержания себя от зла. Поэтому “непротивленческая” философия Л.Н. Толстого была, несомненно, подвержена влиянию дальневосточного буддизма, тогда как И.А. Ильин в своей работе “О противлении злу силою” начал выработку русского ответа на толстовские заблуждения, отталкиваясь от них. Внутри русского нравственного мира представители различных религиозных этических систем, не вписывающихся в седьмую модель поведения (в том числе мусульмане, буддисты, язычники), проникаются веяниями русской нравственности и нередко признают ее огромную силу убеждения, ее чувство правды. Представления мусульман и буддистов о “белом царе” отражали именно это примыкание к седьмому нравственному миру, уважение к нему и его духовному смыслу, признание “воинствующего идеала” и России как цивилизации воинов. Можно говорить о том, что олицетворением “удерживающего” в России был в первую очередь царь, во вторую очередь – воины, но в огромной степени – и все остальные.

По замечанию К. Крылова, “главным источником зла в рамках данной этической системы считается (…) потакание злу, готовность смириться с ним, потворствование ему (чем бы это ни объяснялось)”.

России как потенциальной цивилизации воинов, хранителей мира противостоит особый смешанный этический тип – транснациональных “новых кочевников”. Данный тип близок одновременно к четвертой, асоциальной установке (условно “цыганской”) и к пятой, антисоциальной (варварской и пиратской), являясь их гибридом. При этом на вооружение он взял самые изощренные из технологий западной цивилизации и овладел ее финансовыми инструментами. “Новые кочевники” извлекают прибыль из хаоса, наиболее точным определением их социальной роли будет мародерство. Однако это мародерство не на индивидуальном, а на цивилизационном уровне – сея хаос в том или ином государстве, транснационалы обогащаются на распаде традиционных укладов, их трансформации, пользуясь сдвигами социальных структур, сменами “правил игры”, к чему коренное население и традиционные институты не успевают приспособиться. Если символической формулой транснационального мародерства выступает “воронка” хищнического потребления, финансово-экономическая “черная дыра”, смерч, стремящийся “урвать” и утащить разрушаемые ценности, то седьмая, русская нравственная модель ей прямо противоположна – это динамический консерватизм, символом которого является движущийся стержень, вращающийся меч, пульсирующий источник света.

Русский нравственный мир – это мир активного противления злу, упреждения действий зла, удержания зла. России как потенциальной цивилизации воинов, хранителей мира противостоит особый смешанный этический тип – транснациональных “новых кочевников”, извлекающих прибыль из хаоса : сея хаос в том или ином государстве, транснационалы обогащаются на распаде традиционных укладов, их трансформации, пользуясь сдвигами социальных структур, сменами “правил игры”.

В этике динамического консерватизма власть принимает на себя функции охранения и вооруженной защиты естественной справедливости, выступая блюстительницей нравственного начала в том, что касается “посюсторонней” человеческой жизни.

Для этики разложения, для этики “постиндустриальных цыган” Россия выступает как грозная цивилизация, “добро с кулаками”, не дающая распоясаться негодяям. Россия выступает для носителей остальных шести этических систем как страж порядка, “городовой мира”.

В своей незрелой и неполной форме седьмой нравственный мир начал воплощаться уже давно, первые его признаки проявились в Византии, хотя там доминировала этическая система классического, а не динамического консерватизма (и миссия Удерживающего как имперского долга фактически не осознавалась). Осознание самобытной нравственности цивилизации миродержавия начинается только в Московской Руси, ее черты резче проявились в Российской империи и, как это ни странно, еще более веско заявили о себе в эпоху СССР – вопреки кажущемуся кризису морали, данный процесс выработки нового нравственного мира продолжается и теперь.

В первой части Доктрины мы писали о духовно-политическом идеале русской сверхнациональной нации, в котором, по существу, воплощается союз седьмой и шестой установок этики – праведности и воинственности. Духовно-политический идеал России есть идеал святого воина и воинствующего за веру праведника. В русском нравственном мире державная мощь осознается как дар свыше, который дан не напрасно, не за здорово живешь. Этот дар должен получить свое оправдание в активном противоборстве со злом, удержании его в узде. Русская мораль не отрицает, что в мире должны быть и чудеса, и покровительство высших сил, сама Русская земля рассматривается как “заповедная”, хранимая Богородицей. Однако это чувство России как “заповедной земли” ведет не к пассивности, а, напротив, наделяет правом и долгом быть проводником и орудием божественной силы.