Джон Шелби Спонг - Вечная жизнь: новый взгляд. За пределами религии, мистики и науки

Ни одна жизнь в конечном итоге не в состоянии избежать столкновения с реальностью смерти, но особенно трудно избежать его на стезе, связанной с религией. Посвященным в духовный сан в нашем обществе уготована роль толкователей смерти – им предстоит наставлять; заботиться о душах; иметь дело с диагнозами, возвещающими неминуемую кончину; утешать; исследовать несообразность и противоречивость смерти; проводить панихиды и возглашать на них проповеди. Возможно, служители Церкви втайне надеются на то, что им удастся поладить со смертью, укрывшись в святилище благочестивых слов и тщательно выверенных традиционных ответов.

И все же нам, священникам, в жизни не предвидеть тех способов, которыми смерть способна выманить нас из укрытия. Даже заупокойные службы вовлекают нас в диалог с неверующим миром в гораздо большей мере, чем мы некогда могли себе представить. В жизни все взаимосвязано, и люди, пришедшие на панихиду, не обязательно будут верующими. Они идут проститься с покойным или поддержать в горе близких. Нет, не стройные ряды верных заполняют церковные скамьи во время панихид – а «перекрестная выборка» нашего общества. На похороны приходят приверженцы разных религиозных традиций и те, кто вообще не имеет таковых; многие находятся на разных стадиях собственного духовного развития. Священники быстро обнаруживают, что традиционные религиозные слова утешения из прошлого не находят отклика у многих присутствующих на панихидах.

Недавно это проявилось в Вашингтоне, округ Колумбия, на похоронах одного из наиболее известных и популярных тележурналистов Америки [2] Этим тележурналистом был Тим Рассерт из NBC. . Журналист этот был деятельным католиком, и панихиду по нему, заупокойную мессу, совершал недавно ушедший на покой кардинал-архиепископ Вашингтонский. Когда подошло время причастия, стало ясно, что у алтаря ждут далеко не всех – пригласили только католиков. Эта резкая нотка из нашего племенного религиозного прошлого вызвала широкое недовольство среди скорбящих: среди них было немало знаменитостей и медиа-персон, явно не имевших отношения к католичеству, а иногда и к религии в целом. Дружба с покойным и некий внутренний порыв, который, по-видимому, проявляется у нас, когда смерть рядом, заставили их презреть правила и принять Святые Дары. Католическая Лига осудила их поименно; это порицание подхватили газеты и национальный католический еженедельник America . Получивших причастие у католического алтаря обвиняли в «религиозной бесчувственности к католическим ценностям» и в том, что они проявили «непочтительность к обрядам католичества» [3] Споры разгорелись вокруг Салли Куинн, известной в СМИ (и супруги Бена Брэдли, издателя The Washington Post во времена Уотергейтского скандала). Свой путь в религии Салли начала с межконфессиональных армейских часовен. Сегодня она – исследователь религии и не привержена ни одной из конфессий. . Похороны часто оказываются слишком публичным и эмоциональным событием, чтобы удовлетворять потребность в утешении тех, кто придерживается определенных верований. Месса, созданная под ментальность религиозного гетто, отнюдь не близка тем, кто живет за пределами этого гетто. Тем, кто бежит от реальности в религию, почти негде укрыться. Впрочем, многие пытаются до сих пор.

За жизнь я провел более тысячи панихид. Впечатления от них неизгладимы; и не представить, сколько их я помню. Первую я служил в 1955 году в Епископальной церкви Христа в Роли, штат Северная Каролина. Мне было всего двадцать четыре, и я до сих пор пребывал в чине диакона. Усопшую звали Нелла Граймс Уорд. Ей было восемьдесят два. Нелла приходилась родственницей прихожанам церкви, в которой только началось мое служение. Перед ее смертью я несколько раз ее навещал, и мне понравилось с ней общаться. Она принадлежала к тому поколению, когда визит особы духовного звания считался почетным, и ей было лестно мое внимание. Это обстоятельство и тот факт, что я олицетворял религиозную жизнь широкого круга ее родных, побудило ее семью пригласить меня «в сослужение» моему старшему коллеге, священнику Стивену Вальке. Помню, я ужасно стеснялся и все гадал, как воспримут мои слова те, кто пришел отдать покойной дань памяти и оплакать ее. Теперь я понимаю, что многие на той панихиде, скорее всего, так часто слышали мессу, что слова их просто не задевали и забылись уже через пять минут. Наверное, было бы любопытно тогда побеседовать с ними и проверить правильность такой оценки.

Две последние панихиды я служил по тем, кого указал последними в списке людей, которым посвящаю эту книгу. Розанна Эппс, яркая, полная сил, впала в кому в результате инсульта, когда ей было восемьдесят пять, и умерла. Ее долгая жизнь была достойна всяческих похвал. Джон Найт умер в сорок с небольшим, совершенно внезапно, оставив в безутешной скорби жену, детей и родителей. И мучительно явным стало то, что шаблонные утешения не могут утешить в подлинном горе. Они и впрямь звучат как то, чем являются, – как религиозный наркоз, призванный притупить боль. От моей первой панихиды до последних, на пути, занявшем пятьдесят два года, я обнаружил, что подходил к каждой смерти словно аналитик – наблюдал, размышлял, сомневался, задавался вопросами и невольно вслушивался как в разговоры людей, так и в слова, возглашаемые проповедниками на мессе, и думал о том, как те и другие вписываются в реалии момента и способствуют их толкованию. И я понял, что слова, звучащие на панихиде, как мои собственные, так и произносимые согласно чину мессы, не всегда проливают свет на боль скорбящих.

Провожая людей в последний путь, я также убедился в том, как скупо ведутся разговоры о смерти в любом контексте. Большинство людей чувствует себя неуютно, обсуждая подобные темы, что само по себе показательно. Почти все люди охотно перепоручают «смертные разговоры» кому-нибудь из «профессионалов»: священники, врачи, гробовщики. Это всякий раз удивляло меня, ибо я, представитель одной из этих трех профессий, чувствовал себя совершенно некомпетентным. Однако я выяснил, что самого факта моих частых столкновений со смертью в представлении этих людей оказывалось достаточно, чтобы наделить меня опытом, отсутствующим у них самих. И я узнал, что в их глазах представлял собой нечто гораздо более важное, чем все, что я говорил или делал, и даже более важное, чем то, кем был и что думал. Когда узнаешь, что твое служение носит глубоко символический характер и, в сущности, не имеет отношения ни к тебе, ни к твоим свершениям – да, это смиряет.

В прискорбных обстоятельствах моя задача зачастую заключалась только в том, чтобы помочь тем, кто понес тяжкую утрату, принять решения, которые они вполне могли бы принять самостоятельно, если бы не были парализованы горем. Благодаря знакомству с типичными циклами смерти, я мог заверить их, что постепенно они преодолеют последствия травмы и со временем снова почувствуют свою целостность. Однако горе, пережитое вместе, почти неизбежно сближает, способствует формированию глубоких воспоминаний и прочных дружеских отношений. Нам свойственно сближаться с теми, с кем нам выпала честь пройти «долиною смертной тени». Эти моменты стали одними из самых эмоционально насыщенных в моей жизни, в первую очередь им я обязан неразрывной связью и пересечениями моей профессиональной и моей личной жизни.