Константин Камышанов - Недели приближения. Вектор и акварель Великого поста

Почему Иисусу так нравилось рассказывать про непутевых людей? И почему порядочные люди у Него в который раз осуждены?

На самом деле, Господь не осудил ни фарисея, ни старшего сына из притчи о блудном сыне. И еще не спас ни блудного сына, ни мытаря.

Вообще отношения с Богом не исчерпываются спасением. Господу нужно не спасение ради спасения, а восстановление в человеке образа Божия. Человек нужен Богу как исполнитель замысла Божия.

Притча, по видимости, проста. Вот блудный сын был плохой. А затем покаялся и стал хороший. А старший сын был хороший, но обиделся и решил уйти от Бога и брата. Кто лучше? Никто.

Отец, встретив блудного сына, велел заклать упитанного тельца и сотворить пир радости. Этот образ напоминает нам пасхальный пир вечной Пасхи.

Младший сын еще не достиг трапезы, а старший находится в раздумье – войти или обидеться. Таким образом, пасхальная трапеза с упитанным тельцом пока пуста. Старший работал отцу всю жизнь и имеет полное право войти в праздничный чертог. Младший только пообещал трудиться.

Необходимость трудиться оттолкнула блудного сына от отца и дома.

Труд, оплаченный не так, как ожидалось, оттолкнул старшего сына от дома и радости отца. Услышав о щедрости отца к младшему сыну, он не входит в дом. Можно сказать, ему Рай не мил. Он, как Каин, обиженный на Бога и возненавидевший брата. Ненавидеть – не хотеть видеть.

Оба они ожидали плату за Божий труд не в той форме, какой может вознаградить Бог. Старшему сыну было важно материальное вознаграждение – козленок для шашлыка с друзьями. Младшему интересней показалась сладость греха.

Старший, трудясь на отца, не принимает в душу радость Господа. Работа без Бога приносит усталость, муку и уныние. Младший, решив найти себя, полностью изгоняет из души память о Боге Отце. Жизнь без Бога и теперь кажется поиском себя самого вне рамок, условностей, диктатуры нравственности и религии. И обретение себя – в свободе моего скованного «я». То, о чем писал Ницше, – человек, существующий в пространстве, где произошла гибель богов. Пространство, где бог – человек.

Человек без Бога наполнен сам собой. Что у нас остается за вычетом Бога? Тело и связанная с ним примитивная душа. То есть наша звероподобная основа. Человек без Бога превращается в зверя, так, как в него превратился Люцифер. Был архангелом, а стал гадиной.

Человек без Бога не только резко глупеет, но и деградирует. Его личность полностью подчиняется телу, а тело возбешается. В притче сказано, что младший сын жил блудно. То есть довел свое тело до бешенства – полной охваченностью бесами – и стал как равный со свиньями. Без Бога человек непременно становится свиньей или еще хуже, потому что и свиньи не творят того, что творит грешный человек. Лучше сказать, такой человек обретает сатанинский чин гада.

Гордым часто попускаются блуд и лютые болезни; Бог позволяет блудному бесу вселиться в гордую душу ради того, чтобы гордый, увидев свою беспомощность и свинство, пришел к умозаключению, что его гордость беспредметна. Или духу немощи – чтобы гордый познал свое бессилие.

Был один Константинопольский патриарх святой жизни. Люди ему говорили:

– Ты уж точно наследуешь Царство Небесное!

А он отвечал:

– Не знаю, но после три дня смерти вонять буду!

– Как так?

– Я славу принимал.

Так и вышло. Вот эта плотская вонь и есть признак гордой души.

Это великая ошибка постмодерна – искать себя в себе. Нас в себе нет, мы не есть мы, а только отражение Бога. Я – это Бог внутри моего сердца. Мы – ипостась Божественного бытия, развернутого в мире, и больше ничто.

Святой сказал, что Бог создал этот мир не для нас, а для Себя. Более того, Он нас создал не для нас, а для Себя, и мы без Бога не имеем жизни. Мы без Бога не личность, а просто биологическая масса. Страдающая, бессмысленная и слепая. Чисто гад. Родня сатане. И страдания, как у сатаны: то жгучий жар ненависти, то ледяная тоска уныния. Или, от чего сохрани Боже, паническая атака.

Любовь и свобода – неразлучная пара. Если человек пьет, блудит, обижает людей и нет в нем покаяния – его не спасти. Но иногда находятся дамы, к которым приходит дух искушения – кого-нибудь спасти. Они выбирают себе венец святости и берут в мужья пьяниц или дураков. И пропадают.

Слышал историю. Пришла дама в детский дом. Читает дело усыновленного ребенка. И видит, что брали его за границу и привезли обратно. Брали свои и не справились. И даму кусает муха греха честолюбия и ложной святости – она-де спасет. Взяла восьмилетнего пацана домой. Он вмиг затравил других детей, всех ловко и умело перессорил, вычислил все слабости семьи и закрутил в доме беду, как опытный драматург. И наконец объявил:

– Мы с папой уйдем от вас и будем жить сами!

Папа, всегда духовно трезвый, сказал жене-спасительнице:

– Света! Я не против твоей святости. Можно, я, грешный, уйду из семьи, с двумя девочками? А ты спасай хоть самого черта!

И Света очнулась от своего честолюбия. Точно так пришла в ум, как блудный сын. Очнулась и поняла, что в поисках «себя» она сжигает семью и несет горе любимым, чью любовь и личность вменила ни во что. Ослепленная эгоизмом, она чуть не разрушила семью – малую церковь. Ум подсказал ей, что по своей дури и страсти она пролетает мимо спасения.

Блудный сын – это не виртуальная история. Ему не давали свинских рожков – это плоды рожкового дерева. Из них изготовляют полезный напиток – нечто среднее между какао и цикорием, но какой такой цикорий, когда есть хочется?

И вот, унижение, голод, срам, жизнь среди свиней, грязь достучались до сознания: «Надо вернуться туда, где было сытно!» Не туда, где его любили. Не потому, что отец плакал о потерянном сыне. Не по любви. Чисто по расчету:

– Там даже наемников сытно кормят.

Как-то подло. Таким расчетом он унижал отца, меряя своей меркой: все, что делается, делается с мыслью, как бы с кого чего урвать. Отец любил его… А сын так изуродовался грехом, что не понимал – любовь все терпит, на все надеется, все прощает, не радуется неправде (ср. 1 Кор. 13)…

У нас проповеднический перехлест: блудный сын – хороший и спасается, старший – злой и примет погибель. Младший еще не спасен, а старший еще не погиб. Телец не тронут никем.

Расчетливый сын возвращается к отцу, и мы обмираем от радости: точно так же Бог примет и нас. Вот тебе сапоги на ноги, вот тебе одежда парадная, вот тебе целый телец упитанный! Упитанного тельца можно было есть вместе с отцом и братом полгода.

Нет-нет-нет. Тонкость вот в чем: блудный сын осознал, что восстановление связи с Богом не в покаянии. Покаяние – это еще не спасение, а условие и момент возвращения к Богу.