Женя Вайс - Поезд на Иерусалим

– Тщеславие, – объяснил таможенник и отложил шар.

– Да где же я мог его взять? Жил, как все, к особым свершениям не стремился… Товарищ, это не моё, – принялся увещевать Иван, – это мне, наверное, подбросили.

– А это тоже подбросили? – ровно спросил служащий, поднимая пухлую пачку каких-то карточек.

– О…

На карточках извивались в бесстыдных позах какие-то дамы. Иван даже не узнавал их в лицо, но спорить с тем, что знаком с этим материалом, не стал. Он попробовал другую тактику:

– Так это же совсем немного… Я их, наверное, случайно увидел. И вообще потом завязал…

– А какая разница? – последовал ответ. – Вы получили это и сохранили при себе.

– Так давайте их просто выкинем…

– Выкидывать надо было раньше. С чем вы сюда пришли, с тем я вас и проверяю. – Таможенник вздохнул. – Но и это ещё не всё.

Он погрузил руку в чемодан и с усилием поднял. Иван широко раскрыл глаза: из его багажа достали какую-то омерзительную булькающую густую жижу!

– Это… что?

– Это осуждение. Судя по тому, сколько его тут накопилось, вы на всех подряд смотрели свысока. Оценивали и сравнивали. Даже случайных людей на улице… – Иван отшатнулся. – Так ведь было?

– Но я даже не замечал! И слова дурного никому не говорил. Мало ли, что у меня там в голове происходит? Я что, и за этим следить должен?

– Вы должны следить за всем, что проносите в багаже.

– Это вышло по недосмотру, я не виноват…

– Вы носили это с собой. Носили столько лет и даже не попытались избавиться. Вы думали, что можно с таким вот багажом пройти в Город… Смотрите! – проверяющий поднял ладонь, грязь стекала с неё вместе с истлевающими на глазах остатками перчатки. – Вы что, хотите Ему это принести? Или, может быть, вот это? – потряс он карточками с женщинами.

Иван взглянул в окно. Там колосилось бесконечное море трав. А вдали виднелись сверкающие башни Небесного Иерусалима. Совсем не похоже на мутные блики на его хрустальном шаре. В стройных очертаниях была торжественность. И одновременно умиротворённость. Он представил, как роняет чемодан на мраморные плиты, заливая их растёкшейся из-под крышки грязью.

– Меня там не ждут, да? – покорно спросил Иван таможенника.

– Вас там ждали. Всю вашу жизнь. И с чем вы собираетесь туда войти после этого? – служащий быстро пошвырял разложенный багаж в чемодан. – Пожалуйста, покиньте вагон.

Покинуть вагон. Это означало, что он остаётся за стенами Города. Это означало конец. Не концовку, не счастливый финал. Конец.

– Послушайте, но как же так можно? Это же навсегда, вы понимаете… Я же совсем не так плох… Почему вы не пожалеете меня, почему вам меня не жаль? – дрожа, лепетал Иван Иваныч, цепляясь за белую униформу.

Проверяющий протянул руку и медленно, осторожно взял Ивана за подбородок. Он смотрел сверху вниз, и Ивану показалось, будто он снова маленький мальчик. Этот белый стоял над ним, словно старший брат, уехавший в далёкую страну и почти забывшийся, но всё ещё бесконечно родной.

– Ты даже не представляешь, – тихо сказал он, – даже не представляешь, как нам всем жаль.

Мытарство хикки

В темноте мигнула синяя вспышка.

В сердце в такт миганию снова кольнула боль. Раз, другой – и отпустила, оставив онемение, медленно растёкшееся по всему телу.

Индикатор монитора? Разве он выключал компьютер? Хотел просто прилечь, пока не пройдёт. Последняя мысль – вызвать скорую – привела его в такой ужас, что померкло сознание. Он хорошо знал, что во время звонка не сумеет назвать даже собственное нелепое имя. Да что там, в любом разговоре.

Вот и правильно, что не позвонил. Кажется, ему и так неплохо.

Темнота перед глазами понемногу рассеялась, и Семён увидел, что окно неплотно зашторено. Уже утро? Он неприязненно заморгал на просочившийся в его берлогу свет. Этот непрошеный гость беспардонно выхватывал из закоулков весь накопившийся хлам: в основном жестяные банки и бутылки, пакеты от быстрой лапши, чеки. Мятые салфетки. Их было особенно стыдно покупать, даже хуже, чем постоянно одну и ту же самую дешёвую лапшу. Слишком уж быстро они расходились, бессменная кассирша из магазинчика на углу не могла этого не заметить, не объяснишь же ей, что он даже No Nut November прошёл до третьей недели, это просто руки потеют, всё дело в том, что он слишком много потеет, поэтому без салфеток никак…

Оконному свету было всё равно. Он так же беспощадно и бесстрастно растворял собой привычную темноту комнаты. Чёрный монитор стал матовым, его синий огонёк еле виднелся.

Семён встал и подошёл к окну, чтобы задёрнуть штору поплотнее. Двигаться было непривычно легко, как в осознанном сне.

"Странно. Не на первом же этаже живу, а трава до подоконника вымахала". Лето?

Мир снаружи был одет зеленью и умыт солнцем. Изношенные дома, трубы промзоны – все исчезло, как будто растаяло под этим теплом. Лишь стена дома напротив сохранилась, вросла в землю по самый мурал: рыжеватая плитка складывалась в грубоватый контур ангела с воздетыми руками. Семён попытался вспомнить, всегда ли на доме советской постройки изображался ангел, вроде бы что-то другое, и на каком этаже, в конце концов, он всегда жил… но так было даже лучше. Свет играл на блестящей плитке крыльев, хотя палящего солнечного диска не было видно, и Семён понял, что мир стал именно таким, как надо. В нём не осталось ничего, что причинило бы ему боль, и даже свет был так мягок, что не резал привыкшие к полумраку глаза. Да, по такой улице с таким домом он бы гулял хоть целую вечность! По-настоящему, а не вынужденной пробежкой до магазина: потупившись в асфальт, закутавшись в размышления, щурясь слезящимися глазами на светофор и снова опуская взгляд, проходя к кассе…

"А что мне мешает?"

Вдохнуть свежий воздух, ощутить его кожей, впустить в себя то ликование, с которым блики прижимались к ангельским рукам…

Семён оглянулся на комнату. Маячок монитора зазывно мигал.

"Навечно покинуть своё сычиное гнездо… Это как же, без интернета-то? Любимые разделы на дваче, ответы в треды, годнота в чатиках…"

Семён снова выглянул наружу. Радостный мир никуда не исчез. От его простой красоты что-то внутри у Семёна протестующие завозилось: так несовместима она была с воспоминанием о ежедневных маленьких удовольствиях.

"Это же шанс, который бывает только раз. Надо решаться. Вдруг опять нормисы набегут и испортят даже такое чудо. Хоть надышусь вдоволь."

Нормисами в представлении Семёна назывались бесчувственные поверхностные обыватели.

"Да. Надо решаться. Сейчас только проверю, что отписали за ночь."

И Семён задёрнул штору, чтобы лучше видеть монитор.

Уютный гул компьютера был сегодня даже громче обычного. В его треде, где вчера он жаловался на сердце, и правда было много ответов. Странно, что его не смыло… Семён покопался в глубине каталога и не нашёл ему конца. Выходит, треды теперь не удаляются? Он попробовал найти нить с видеонарезками месячной давности – тогда он не сохранил один клипец и жалел ужасно. Есть!