Александр Гарран - Время добрых дел. Рождественский рассказ

Когда Жозеф закончил свой рассказ, низкое утреннее солнце уже светило в окно. Я удивился, что зимняя ночь прошла так быстро. Было прохладно и, если бы я не был так занят нашим разговором, я бы непременно подбросил в камин пару хороших поленьев.

– Жозеф, я могу поспорить, что эта история – самое невероятное и удивительное, что произошло за долгое время в наших краях. Более того, об этом надо обязательно написать рассказ, – произнёс я, запахивая куртку.

– Надо, кто ж против. Да писатель из меня, как из нашего капрала певец, – сказал Жозеф, закуривая трубку. Жозеф был другом моего отца и отличным рассказчиком, но писать не любил даже письма. Когда-то давно он был солдатом, был ранен, и не раз, но его бойкий характер ничуть не пострадал от тех бед и трудностей, что выпали ему. Он выпустил кольцо серого дыма, посмотрел немного на потолок и резко перевёл свой взгляд на меня. – Ты и напиши. Я к тому линию и веду, – он прищурился, как будто испытывал меня, не струшу ли.

– Времени нет, – я попытался оправдаться. – Много работы в газете.

– Это сейчас-то? В третий день Рождества?

– В наш век паровой тяги и телеграфа работают несмотря на праздники.

– Отступаешь, – ворчливо ответил Жозеф и отвернулся.

– Такую историю разве за неделю напишешь? Тут уйма времени нужна.

– Отступаешь, – повторил он уже настойчиво и сердито. – Ладно, зря выходит старался, душу открывал. Ты, небось, больше пяти строк и писать-то разучился, куда ж тебе. Вот был бы жив твой отец, он бы понял, он бы уважил, – Жозеф добавил к этому тяжелый вздох. Вообще, он всегда сравнивал меня с отцом. Но я не любил такие сравнения, потому что во всём я получался хуже, чем мой отец, во всём уступал ему.

– Жозеф! Я пишу сейчас статью о забастовке в одном городе, на другом конце страны. Через десять дней мне надо её сдавать, это должна быть длинная статья. Когда я допишу её, я найду, вернее, я попытаюсь найти время для этой повести.

– Обещаешь? – Жозеф слегка улыбался сквозь усы, но брови были всё еще сдвинуты, как у строгого учителя. Наверное, он думал, что я не замечаю его улыбку.

– Обещаю, что постараюсь, – ответил я уклончиво.

– Тьфу! – Жозеф не сдержался и плюнул, выражая полное отвращение к моей нерешительности. – Что нужно, чтобы с тебя не требовали эту статью?

– Всего ничего. Чтобы требования бастующих выполнили, – сказал я шутя.

– Понятно. Ладно, иди уж, потом договорим. У меня тоже, представь себе, дела.

На этом мы расстались в тот день, но мысли о той истории не выходили у меня из головы.

Я сидел за столом в редакции на втором этаже. Низкое декабрьское солнце светило в окно, будто извиняясь за дождливые и ветреные недели, за суровый мистраль и вольную трамонтану, не дававшие покоя морякам много дней подряд. Я пытался думать о том северном городе, где снег, где люди пытаются отстоять свои права в забастовках. Пытался заставить себя написать хоть строчку, но голова моя отказывалась думать обо всём этом. Вдруг дверь скрипнула, и в проёме показался кривой нос Альберта, наборщика. У него была привычка не заходить полностью, а только просовывать свой нос в щель и разговаривать с людьми через дверь. В редакции даже шутили, что когда-то дверь закрыли резко, и оттого его нос стал кривым.

– К главному. Что-то срочное по телеграфу.

Я поднялся со стула и побрёл к редактору. Обычно телеграф сулил новую работу, поэтому я не очень торопился. Но в этот раз я был не совсем прав.

– Много успел написать про бастующих? – главный стоял у своего стола. На стуле напротив сидел незнакомый мне человек.

– Ну, немало, – здесь я соврал, потому что не написал ни строчки.

– Бросай. Есть история получше. Кроме того, требования бастующих приняли; то ли в честь Рождества, то ли чтобы другие не присоединились к забастовке.

– Я очень рад, – я действительно был рад, что избавился от наскучившей мне статьи. – Я рад за них, – добавил я тише.

– Что? – главный вместе с незнакомцем повернулись ко мне, как будто не поняли о чём я.

– Я говорю: это очень хорошая новость для обездоленных, – повторил я громче.

– Пожалуй, – было видно, что тема далекого города их не интересовала уже совершенно. – Этот человек… – главный вышел из-за стола и подошёл к незнакомцу, будто оглядывая его. – Этот человек принёс мне историю, которая случилась буквально у нас на глазах. Помнишь то происшествие в трактире, в рыбацкой деревушке?

– Конечно помню, – кивнул я.

Я помнил не только эти события, которые были известны любому, кто читал газеты. Я знал всю эту историю от начала до конца, со всеми подробностями и нюансами. Эта та самая история, которую мне рассказывал Жозеф со вчерашнего вечера до сегодняшнего утра. Я бы мог пересказать её всю, хоть прямо сейчас.

– Он вот напишет текст, а ты пройдись потом по готовому, ну, поправь может быть немного, – главный перелистывал разрозненные листки на столе, исписанные неразборчивым почерком.

Я не мог поверить в то, что слышу. Что значит «по готовому»? То есть этот выскочка напишет текст, а я, тот, для кого это является профессией, должен исправлять чьи-то жалкие литературные эксперименты, делать из него писателя? Но вслух я этого не сказал.

– Позвольте узнать, откуда вы знаете об этих событиях? – я обратился к незнакомцу.

– А, забыл вас представить. Это Шарль, помощник комиссара полиции. Он пробует себя в написании небольших рассказов, – главный положил руку на плечо Шарлю, который всё ещё сидел, поэтому Шарль протянул мне руку не вставая со стула.

Я ушёл из редакции пораньше. Солнечный день и ясное небо снова сменилось облаками и сильным ветром с моря, пронизывающим и звенящим. Это даже соответствовало моему настроению. Я был весьма зол, но злость моя была деятельная. Я шёл в деревушку, к Жозефу, чтобы написать эту историю лучше, чем помощник комиссара, лучше, чем любой, кто умеет держать перо в руках. Пройдя мимо кустов сирени и каштанов, я посмотрел вдаль, и моему взору предстало неспокойное море с силуэтами рыбацких лодок. Главным образом это были изящные тартаны и маленькие баркетты. Баркетт в последнее время становилось всё больше, и их треугольные латинские паруса часто были видны вдалеке на горизонте.

– Ну как там? – Жозеф спросил с порога. Он снова был с трубкой и снова улыбался сквозь усы.

– Сильный ветер, думаю, ночью будет дождь, – ответил я оглядываясь на улицу.

– Дурак. Я говорю, в том городе, который мешал тебе заняться стоящим делом. Что там с забастовкой? – Жозеф сердился, когда его не понимали с полуслова.

– Да, действительно там всё решилось. Им пошли на уступки. Передавали по телеграфу.