Иеромонах Антипа (Авдейчев) - Откровения на пути в обитель

Бабушка Дуня – моя безсменная «келейница» в первые пять лет моей жизни. Под платком у неё была совершенно лысая голова, покрытая лёгким пушком. Мне очень рано объяснили, что так она пережила пропажу без вести на войне мужа Петра и двух сыновей, Василия и Григория. Бабушка очень ответственно относилась к присмотру за мной. Помню её испуг, когда меня во дворе друзья напоили водой из пластиковой бутылки-брызгалки из-под мыла или хлорки. Запомнилось, как бежала она со мной в соседний «Гастроном» и оказывала помощь как умела – поила газировкой.

Преставилась баба Дуня ко Господу тоже не без моего деятельного участия. А было это так. В пятилетнем возрасте она уложила меня в кроватку на дневной сон. Проснулся я от запаха дыма. Вышел из спальни в зал и увидел взволнованную бабушку. В ответ на мой вопрос она воскликнула: «Так ведь пожар!». Недолго думая, я, обув сандалии, вылетел в полный дыма подъезд и побежал вниз с последнего, пятого этажа. Бабушка кричала вслед, и меня поймал выбивавший стёкла в подъезде для создания вентиляции старшеклассник из соседней с домом школы. Он водворил меня обратно домой. Однако, как только баба Дуня ослабила внимание, я снова рванул «спасаться» и со второй попытки выскочил из подъезда на улицу в толпу зевак. Вокруг дома стояли пожарные машины и суетились пожарники в зелёных робах. Испуганная бабушка с трудом преодолела задымлённый подъезд и выскочила на улицу. Присела успокоиться и отдышаться и… упала без сознания. Прибежала с работы мама, которой кто-то сообщил о происшедшем. Далее была «скорая», осмотр врача и непонятные для меня слова – «кровоизлияние в мозг». Помню, как бабушка лежала без сознания на своей высокой кровати в спальне, как к ней приходила медсестра и делала ей уколы. А потом меня увезли в деревню, и через несколько дней, рано утром приехал на мотоцикле папа и сказал, что баба Дуня умерла. Баба Даша, моя бабушка по маме, упала на колени перед иконами, молилась и плакала.

Кроме событий с бабушкой отложились в памяти ежедневные ожидания на балконе прихода с работы мамы: она работала швеёй неподалёку от дома, в трикотажном ателье. Папа приходил с работы неизменно в 18.00, и был семейный ужин. Работал он на авиационном заводе, достаточно далеко от дома, ездил многие годы на одном трамвае – с номером двенадцать. Странно, но я почти не помню папиного гнева или ярости. Разве что когда сестра, набедокурив, получила от него отцовского ремня при всех. Зато на всю жизнь запомнил, как я «ехал» в папиной гаражной сумке в его сильной руке по подъезду снизу до самого пятого этажа.

Наш переезд в новую квартиру случился, когда мне было полтора года. Интересно, что в моей памяти эти события запечатлелись чётко, именно так, как позже описывала их мама. Наша память – очень загадочное свойство души! Негативные переживания способны вытеснять из неё целые блоки событий, даже у взрослых. И наоборот, приятные переживания из самого раннего возраста прочно фиксируются в памяти на всю жизнь. Отсюда следует практический вывод для самоанализа. По тому, насколько мы помним себя, можно судить об атмосфере, в которой мы росли и развивались и которая, несомненно, оказала влияние на всю последующую жизнь. Вытесненные переживания, как мы увидим дальше, никуда не пропадают и часто возвращаются бумерангом в нашу сознательную жизнь в форме различных «комплексов», нарушений влечения и невротических симптомов.

Из светлых воспоминаний детства – поездки с родителями на Волгу, прогулки по прекрасной набережной, пребывание на песочке безкрайних пляжей и купание в чистой волжской воде.

В выходные дни многочисленные папины родственники часто съезжались к старшей сестре, тёте Моте (Марии). Она жила в большой коммунальной квартире с мужем дядей Петей и детьми Леной и Мишей близ Волги на последнем этаже прекрасного старинного дома. Там были широченные подоконники, чудо-аппарат – домашний телефон и многочисленные доброжелательные соседи. От них мы все отправлялись на берег Волги, нанимали большую старую лодку с мотором и переправлялись на пляж правого берега. Быстро организовывался пикник со всякими «вкусностями», а мы играли на песке и в воде. Детям было совершенно не до взрослых!

Вечером все возвращались в город, садились на трамвай на конечном трамвайном кольце «Хлебная площадь» и долго ехали домой. По пути я старался ещё и ещё раз увидеть в просветах домов любимую Волгу, привычно прижимался к маме и испуганно закрывал глаза, когда проезжали мрачное здание с названием «Морг». Понятие СМЕРТЬ противоестественно человеческой природе. Оно вошло в нашу жизнь с первородным грехом после отпадения прародителей от Бога. Безгрешная душа младенца обострённо воспринимает эту противоестественность, что сопровождается переживанием страха. Отсюда такая популярность среди детей всякого рода «страшилок», которые в определённых неблагоприятных условиях могут перейти и во взрослую жизнь. Именно на этом основана страсть к фильмам ужасов. Духовная зрелость предполагает спокойное и осмысленное отношение к телесной смерти, а также принятие факта духовного безсмертия.

Отложились в памяти поездки на трамвае с бабой Дуней в Петропавловскую церковь, несравненный вкус и аромат Святого Причастия. Однажды (трудно сказать, во сне или наяву это было, ведь детские впечатления очень яркие!) произошло «штатное» детское чудо. Я стоял рядом с бабушкой на литургии и любовался множеством прекрасных младенчиков, радостно забавляющихся на балкончике над иконостасом во время литургии. Повзрослев, я снова пришёл в ту церковь и с удивлением обнаружил, что никакого балкончика там и в помине нет. Вместе с тем «церковность» бабушки ничуть не мешала ей вместе с соседской бабой Мотей «отливать на воске испуг» у любимого внука!

Моя память хранит и ещё одно яркое мистическое переживание раннего детства. Я играю со своим любимым зелёным поездом в спальне, и вдруг с треском распахивается дверь «тёмной комнаты» (кладовой) и из неё показывается ужасное страшилище. Сон или явь – один Бог знает!

Следует ОСОБО ОТМЕТИТЬ мои первые отношения с медициной. Участковая медсестра, сколько себя помню, наводила на меня трепетный ужас своим появлением. Я высматривал её с балкона, как пограничник в дозоре, а заметив её, прятался где-нибудь, покрывшись холодным потом и дрожа от страха. Один раз всё-таки не удалось укрыться от её «заботы»: я заболел, и мне назначили уколы в попу. Боялся жутко, но терпел. Вёл себя вежливо и сдержанно. БЕЗРАЗДЕЛЬНАЯ ВЛАСТЬ МЕДРАБОТНИКА НАД БЕЗЗАЩИТНЫМ МАЛЕНЬКИМ ЧЕЛОВЕКОМ – чуть не первое моё испытание на смирение. Возможно, это началось в самом раннем, младенческом возрасте, когда, по рассказу мамы, я едва не умер («посинел и закатился») во время операции вскрытия фурункула в поликлинике.