Владимир Свиньин - Сталинские премии. Две стороны одной медали

Очевидно, что сценарий Авдеенко не случайно был выбран, как «образец» негатива, на его критике должны были учиться другие писатели.

К моменту выхода картины судьба Авдеенко складывалась более чем благополучно. Молодой (в 1940 г. – 32 года), уже достаточно известный литератор, автор двух романов «Я люблю» и «Судьба». Вхож, в свое время, в апартаменты Серго Орджоникидзе, знаком с Горьким, который всячески помогал начинающему литератору. У писателя новый автомобиль «эмка» – «товарищ Серго и его помощник Семушкин помогли». В 1939 г. он становится специальным корреспондентом «Правды», освещает жизнь советской Западной Украины, «освобожденной от панского ига». 1940‑й год – Авдеенко в правдинских репортажах ликует по поводу освобождения Северной Буковины. У писателя уже новый «бьюик». В августе сорокового на экранах Москвы и Ленинграда начинается демонстрация фильма «Закон жизни», в работе – еще три новых сценария для кинематографа. Будущее казалось безоблачным. В июле 1940 г. в «Известиях» была помещена в целом положительная рецензия на фильм. Естественно, что Авдеенко, обласканный властью, вовсе не собирался не только выступать против ее устоев, но и даже легко критиковать или, наоборот, хвалить то, что «не положено». Но власть не жалела и «своих», когда надо было учить уму разуму писателей.

Статью в «Правде», появившуюся после правительственного просмотра кинокартины, написал Н. Кружков, а редактировал, хотя и очень поверхностно, лично Жданов. Решение же о запрещении фильма принимал сам Сталин. Управление пропаганды явно запоздало со своей реакцией на «крамольную» картину. Может быть, в этой связи 6 сентября 1940 г. Политбюро освободило Жданова от обязанностей начальника УПА, оставив за ним функцию наблюдения за этим ведомством. Командовать в Управлении стал Г. Александров. Решение Политбюро скорее всего было вызвано тем, что Жданов, секретарствующий в ЦК и Ленинградской областной и городской партийной организации, не мог должным образом контролировать «идеологию». За всем этим усматривается и борьба между Ждановым и Маленковым. Кандидатура Александрова, скорее всего, была предложена именно последним, который отвечал за Управление кадров ЦК. И еще один штрих. В утвержденной 22 августа на Политбюро комиссии «по предварительному просмотру и выпуску на экраны новых кинофильмов» не оказалось фамилии Жданова. Правда, ситуация была вскоре исправлена и 24 августа комиссия «высших цензоров» состояла из А. Андреева, А. Вышинского, Г. Маленкова и А. Жданова.

После появления статьи, посвященной «Закону жизни», на следующий же день (17 августа) состоялось совещание Комитета по делам кинематографии при СНК СССР. В свете установок, прозвучавших со страниц «Правды», директора киностудий взялись за просмотр кинокартин «под углом зрения их художественного качества». Главному управлению по производству художественных фильмов при Комитете пришлось срочно в центре и на местах вычислять картины, которые отвечали бы новым «идейно-художественным» требованиям партии. Работа была проделана немалая: пятнадцать картин указано «доработать», три снять с дальнейшего производства.

Казалось бы, точка поставлена. Никто в художественной среде не мог предположить, что запрет фильма – только начало кампании, которую условно можно назвать «Как надо показывать врага».

9 сентября на Старой площади впервые состоялось официальная встреча Сталина с писателями. Она достаточно подробно описана в воспоминаниях Авдеенко. Неправленую стенограмму хода встречи вождя с писателями удалось выявить в фонде Жданова. Судя по этому тексту, сам Жданов объяснил причину столь необычного совещания в ЦК следующим образом – после «рецензии» в «Правде» «товарищ Авдеенко молчит».

На деле же Авдеенко «молчал» потому, что увидел окончательный, «переделанный» режиссерами вариант картины лишь за несколько часов до начала заседания. Он только что вернулся из командировки по заданию «Правды» в Западную Украину и Буковину. Но это не помешало Жданову в своем блокноте перед заседанием постановить: «Огнерубов – Сергей и др. типы, от лица которых говорит автор. Союз писателей не обсуждал. Философия гнилой распущенности. Острая критика. Фальшивый фильм. Симпатии на стороне Огнерубова».

Дело не ограничилось «обсуждением» картины. Авдеенко начали распекать за неопубликованный роман «Государство – это я». Книга в свое время не была пропущена в печать А. Лозовским. Смысл обвинения Авдеенко в общих чертах сводился к тому, что тот наделял положительных героев чертами более сильными чем тех (в «Государство – это я» – шахтеры, «Закон жизни» – комсомольцы), которые по замыслу автора являются героями положительными. Таким образом писатель был заподозрен в том, что «враждебные» высказывания отрицательных героев он по существу разделяет. Авдеенко пытался исправить это «недоразумение». Но, выбранный в качестве козла отпущения, он вряд ли мог рассчитывать на снисхождение или понимание. Впрочем, как и другие, попадавшие в схожую ситуацию, до и после 1940 г. Досталось Авдеенко и за «облегченный» показ интимных отношений между молодыми людьми. И хотя автор не доходил в своих произведениях до фривольности, уже то, что было показано в фильме, позволило предъявить ему следующее обвинение – «потребности любви изображены так: люби сколько хочешь, люби кого хочешь, люби когда хочешь». Сценарист был зачислен в разряд писателей, продолжающих традиции русского литератора начала века Арцыбашева. Лозовский пошел в своих обвинениях еще дальше, охарактеризовав произведения Авдеенко как порнографические. «Но это, – по выражению Жданова, – не главное. Главное заключается в том, что Вы врагов изображаете сильными, а своих людей – слабыми». В ответ Авдеенко пытался обороняться: «Сценарий хвалили, сценарий направляли по тому пути, чтобы враг был замаскированным… надо сделать как можно более скрытым врага, т. е. скрыть существо и моральную сущность этого человека».

Действительно, сценарий, а первый его вариант был готов летом 1939 г., помимо прохождения через Комитет по делам кинематографии был так же неоднократно «оценен» в ЦК ВЛКСМ. И только после согласия автора сценария и режиссеров исправить ошибки фильм был запущен в производство. Многочисленные попытки Авдеенко в дискуссии со Ждановым и Андреевым оправдаться привели его к неутешительному размышлению вслух: «Я никогда не думал, что в Центральном Комитете будут со мной так разговаривать». Жданов соответственно отреагировал: «Вы разве считаете, что творчество не под контролем партии?» А после ответа Авдеенко: «Нет, не считаю», развил свою мысль: «Наверное, так Вы считаете, что каждый себе сам хозяин, как хочу так и делаю, не Ваше дело, не лезьте в эту область?». Кто хозяин в литературе, скоро выяснилось. В момент, когда Жданов принялся отчитывать Авдеенко за репортаж в «Правде» об «освобожденном» городе Черновицах – «зачем Вы описываете черновицкий театр, где говорите, что этот театр не уступает лучшим театрам СССР, разве только по размерам, откуда Вы это взяли – в разговор вступил Сталин: «Тянет туда (автора заметки. – Д. Б. ), к старым Черновицам… Красок хватает на старые Черновицы, а на наши – у него краски иссякают». Первая реплика Сталина стала лишь только прелюдией к основному содержанию «беседы», ради которого вождь собрал это заседание. «Что касается людей, ставших нашими врагами, – говорил Сталин, – на описание таких людей у него красок хватает, там есть логика, инициатива… а когда наших людей изображаете, то краски иссякают, наши люди получаются какими-то замухрышками». Следующее высказывание Сталина продемонстрировало нешуточную подготовку к предстоящему «разбору» фильма. На свой собственный вопрос: «Как попал в партию?», – сам же и ответил: «Его Гвахария рекомендовал, Кабаков». Кабаков, как следовало из дальнейших рассуждений вождя, «хотел продать… добрую пятую часть России японцам, полякам, немцам. Разве Вы этого не знаете?». Вряд ли Авдеенко догадывался о выдуманных в НКВД планах человека, который его действительно поддерживал. Дружил писатель с репрессированным в 1937 г. Гвахария, которого всячески опекал Г. К. Орджоникидзе. Но вот в партию «враги» его не рекомендовали. Впрочем, для Сталина и дружба с «врагами народа» была вполне достаточным компрометирующим обстоятельством.