Аллан Чумак - Тем, кто верит в чудо

Имя Аллана Чумака знают миллионы людей. Когда-то, нет так давно, восемнадцать-девятнадцать лет назад, этот мягкий, обаятельный, очень уравновешенный человек появился на экранах наших телевизоров. Он спокойно объяснил, что сейчас проведет оздоровительный сеанс. Он не давал сложных рецептов, не утомлял зрителей долгими рассказами о болезнях и лекарствах — просто молчал и делал руками несложные пассы. Он советовал размещать у экранов емкости с водой и баночки с кремами — его исцеляющая энергия «заряжала» воду и кремы, и они становились лечебными.

Сеансы Аллана Чумака продолжались несколько месяцев. Во время них улицы городов и сел по всей огромной стране под названием Советский Союз вымирали — люди собирались у телевизоров. Министерство внутренних дел СССР крайне заинтересовалось столь необычной и масштабной деятельностью неизвестного целителя. В 1989 году по заданию МВД Центр биоритмологии при Академии наук провел сравнительное изучение срезов статистических данных за 180 суток до 64 сеансов Аллана Чумака и за 180 суток после них. Результаты были неожиданными и впечатляющими. Число автопроисшествий сократилось на 67%, количество драк снизилось больше чем вдвое, число попыток самоубийства уменьшилось на 11%, на столько же — количество вызовов «Скорой помощи» в Москве. Но лучше всякой официальной статистики о целительской практике Чумака говорили письма телезрителей; их пришло на телевидение более шести миллионов, и в каждом из них была благодарность за помощь и излечение.

Однажды — и было это на закате перестройки — в Министерстве здравоохранения решили положить конец оздоровительным телесеансам: они, по мнению чиновников, вызывали у населения нежелательный ажиотаж. По заказу Минздрава группа ученых из Института медико-биологических проблем провела социально-аналитическое исследование, целью его было доказать: целитель занимается шарлатанством. Однако результаты этой работы оказались для ее организаторов обескураживающими: выяснилось, что оздоровительные телесеансы помогли миллионам человек! И тем не менее запрет на появление Чумака на экранах телевизоров был наложен…

Как-то Аллану Чумаку задали вопрос: «Существует ли для вас понятие четвертого измерения, шестого чувства?» Он ответил: «Почему четвертое? Почему шестое? Есть ощущение безмерности». С этим ощущением Чумак продолжал работать в последующие годы. С этим ощущением он проводил встречи с людьми в огромных залах и на стадионах во всех концах России и за рубежом. Это ощущение — и вместе с ним веру в безмерность, бесконечность, необъятность человеческой жизни и ее возможностей — он передавал людям. Именно оно однажды позволило ему сказать: «Сейчас я нахожусь на пороге новой реализации. Работа телерадиофотоцелителя и просто целителя становится лишь частью моего тотального самоосуществления в служении людям».

Новая реализация Аллана Чумака состоялась. Эта книга — один из ее итогов. Она — о тайнах бытия и человеческой судьбы, о любви и вере, о здоровье и болезни, об экстрасенсорике и целительстве, о тех путях, которые ведут нас к познанию Истины. «Эта книга, — говорит ее автор, — лечит. Лечит через исцеление души, через обращение к свету Разума и Духа».

Говорят, чем старше становится человек, тем чаще он возвращается к воспоминаниям детства… Ну, во-первых, это не совсем так: происходит такое далеко не с каждым (да и не должно происходить, но об этом мы поговорим чуть позже), а во-вторых, ко мне это совсем не относится, прошлое не имеет надо мной власти. Но если уж все-таки говорить о детстве, то я должен признать: у меня есть одно яркое детское воспоминание, о котором мне хочется вам рассказать.

Мне было лет шесть или семь. В тихий майский вечер родители уложили нас с моим младшим братишкой спать. Но, как обычно бывает с детьми, сразу дело со сном не заладилось. Брат немножко полежал тихо, потом заворочался, потом стал меня окликать и в конце концов вовсе уж заболтал шепотом без остановки. Я, опасаясь родительского гнева, не отвечал — он подобрался ко мне, дернул за руку и чувствительно толкнул в плечо. Я стойко держался молчком — он обиделся и противно захныкал. Если братик начал бузить — значит, будет бузить… Что было делать? «Надо ему сказку рассказать!» — осенило меня. И как только я подумал об этом, перед глазами встала невероятно яркая, живая картина… Я задохнулся от восторга. «Хочешь, про Индию тебе расскажу?» — неожиданно для себя прошептал я, а сам уже растворялся в иной реальности, в ее невероятных, неведомых здесь — в Москве, в нашем ветхом двухэтажном домике в Большом Кисловском переулке! — видах и красках, запахах и звуках… Я уже знал: то, что вижу, — реальность, я когда-то был там, в этой картине, в этом чудесном мире, я там жил, и то была моя жизнь в Индии…

И, не ожидая ответа моего несмышленого брата, я заговорил.

Я рассказывал ему о нежной зелени рисовых полей, о тысячах попугаев, с пронзительными криками взмывающих в рассветное небо; о слонах, уходящих от летней жары на лесистые склоны гор; о вечных снегах Гималаев. О великой священной реке, которая несла свои темные воды мимо бедных индийских деревень; там, на ее берегах, я катался на слонах, жил и учился в доме гуру, разговаривал с одетыми в коровьи шкуры отшельниками и аскетами. Сопровождаемый учителем, я ездил на колеснице в соседнюю деревню к знатокам Вед и вел с ними ученые беседы; я ходил по деревням с бамбуковым посохом и видел, как новоиспеченному брахману дарят ушные кольца, тюрбан, зонт и зеркало, как женщине наносят на лоб красную точку для защиты от демонов-ракшасов, как на пышной свадебной церемонии жениху растирают грудь простоквашей… Как сжигают тела умерших, а во время эпидемий бросают их в воду, чтобы злые духи, вызвавшие болезнь, не разгневались на то, что их жертвы сожжены…

Не было никакого сомнения: я заново проживал то, что уже со мной когда-то происходило. Ведь, конечно, я, семилетний московский сорванец, не мог тогда ни прочесть, ни услышать об Индии тех вещей, о которых рассказывал. Я не мог знать всех этих слов: «брахман», «гуру», «ракшас», да я их и не произносил, изъяснялся как умел — но это нисколько не умаляло яркости моих переживаний и эмоциональности изложения. Брат завороженно слушал. Я разворачивал перед ним одну картину индийской жизни за другой, мое первоначальное изумление от собственного открытия нового мира уступило место властному желанию передать все в точности так, как я вижу…