Карлос Кастанеда - Отдельная реальность: Дальнейшие беседы с доном Хуаном

Я решил, что дон Хуан просто упрямится. Я действительно думал, что он встал на противоположную точку зрения только затем, чтобы меня позлить, и совершенно искренне считал, что у этих детей нет ни малейших шансов на интеллектуальное развитие.

Еще некоторое время я отстаивал свою точку зрения, а затем дон Хуан резко спросил:

— Разве не ты говорил мне как-то, что стать человеком знания — высшее из всех достижений, доступных человеческому существу?

Я действительно говорил это, и повторил вновь, что стать человеком знания — высочайшее интеллектуальное достижение.

Ты полагаешь, что твой очень богатый мир способен тебе в этом хоть чем-нибудь помочь? — спросил дон Хуан с некоторым сарказмом.

Я не ответил, и тогда он сформулировал тот же вопрос другими словами — прием, которым я всегда пользовался сам, когда думал, что он не понимает.

— Иначе говоря, — продолжал он, широко улыбаясь и, видимо, понимая, что я уловил намек, — помогут ли тебе твоя свобода и твои возможности стать человеком знания?

— Нет! — твердо ответил я.

— Тогда с какой стати ты жалеешь этих ребят? — спросил он серьезно. — Любой из них может стать человеком знания. Все известные мне люди знания были такими же детьми и так же поедали объедки и вылизывали тарелки.

Я почувствовал неудобство. Моя жалость к этим детям была обусловлена вовсе не тем, что им нечего есть, а тем, что, по моему мнению, они были обречены своим миром на интеллектуальную неполноценность. И тут дон Хуан заявляет, что каждому из них доступно то, что я считаю высочайшим из интеллектуальных человеческих достижений, — любой из них может стать человеком знания. Моя причина для жалости к ним была неподходящей. Дон Хуан поддел меня очень точно.

Видимо, ты прав, — произнес я. — Но как быть с искренним желанием помочь ближним?

Каким же, интересно, образом можно им помочь?

— Облегчая их ношу. Самое малое, что мы можем сделать для них, — это попытаться их изменить. Сам-то ты разве не этим занимаешься?

— Ничего подобного. Я понятия не имею, зачем и что можно изменить в моих ближних.

— Как насчет меня, дон Хуан? Разве ты учишь меня не для того, чтобы я смог измениться?

— Нет. Я не пытаюсь изменить тебя. Возможно, что когда-нибудь ты станешь человеком знания, — этого нельзя узнать заранее, — но это никак не изменит тебя. Может быть, однажды ты сможешь видеть людей другим способом и тогда ты поймешь, что в них невозможно ничего изменить.

— Что это за другой способ видения людей, дон Хуан?

— Люди выглядят иначе, когда ты видишь . Дымок поможет тебе увидеть их как волокна света.

— Волокна света?

— Да. Похожие на белую паутину. Очень тонкие. Они тянутся от головы к пупку, и человек похож на яйцо из идущих по кругу волокон; руки и ноги подобны светящимся протуберанцам, вырывающимся в разные стороны.

— И так выглядит каждый?

— Каждый. Кроме того, любой человек постоянно находится в контакте со всем остальным миром. Правда, связь эта осуществляется не через руки, а с помощью пучка длинных волокон, исходящих из середины живота. Этими волокнами человек соединен с тем, что его окружает, благодаря им он сохраняет равновесие, они придают ему устойчивость. Так что, возможно, ты и сам это когда-нибудь увидишь, человек — это светящееся яйцо, будь он нищий или король. И нет способа ничего изменить, или, пожалуй, так — что можно изменить в таком светящемся яйце? Что?

С этого приезда к дону Хуану начался новый цикл обучения. Без труда вернувшись к своему прежнему ощущению удовольствия от его чувства юмора и драматизма, я оценил его терпеливость в отношении меня и почувствовал, что непременно должен приезжать почаще. Не видеть дона Хуана было поистине огромной потерей для меня; кроме того, я хотел поговорить с ним об одной вещи, которая представляла для меня определенный интерес.

Закончив книгу о его учении, я стал просматривать те полевые записи, которые в нее не вошли. Их было немало, так как раньше меня интересовали в основном состояния необычной реальности. Перебирая записи, я пришел к выводу, что маг, мастерски владеющий своей практикой, за счет одних только «манипуляций социальными ключами [4] «Manipulating social cues» (англ.). Сue — Намек, подсказка, указание, сигнал, титр. » способен сформировать у своего ученика в высшей степени необычный и специализированный диапазон восприятия. В основе моих рассуждений относительно природы этих манипуляций лежало предположение о том, что для создания требуемого диапазона восприятия необходим ведущий.

В качестве примера я рассмотрел пейотное собрание магов. Я был согласен с тем, что в ходе этого собрания маги приходят к некоторому общему для всех заключению о природе реальности, не прибегая при этом к явному обмену знаками или словами. Из этого следовал вывод — чтобы прийти к такому соглашению, участники должны были пользоваться каким-то очень мудреным кодом.

Я построил сложную систему объяснения такого кода и процедуры его использования. Отправляясь к дону Хуану, я намеревался узнать его мнение по этому вопросу и спросить совета относительно моей дальнейшей работы.

21 мая 1968

По пути ничего особенного не случилось. В пустыне было очень жарко, поэтому дорога оказалась довольно утомительной. Но к вечеру жара спала, и когда я подъехал к дому дона Хуана, дул прохладный ветерок. Я не очень устал, поэтому мы сидели в его комнате и разговаривали. Я чувствовал себя очень хорошо и непринужденно, и мы просидели допоздна. Это был не тот разговор, который стоило бы записывать. В общем-то, я и не пытался говорить о чем-то значительном. Речь шла о погоде, его внуке, индейцах яки, мексиканском правительстве, перспективах на урожай. Я сказал дону Хуану, что мне нравится то острое ощущение, которое возникает от беседы в темноте. Он ответил, что это вполне соответствует моей болтливой натуре и что мне легко любить разговоры в темноте, потому что ни на что другое в подобной ситуации я попросту не способен. Я возразил, что мне нравится нечто большее, чем сам разговор, и сказал, что мне доставляет удовольствие чувство убаюкивающего тепла окружающей темноты. Он спросил, что я делаю дома, когда становится темно. Я ответил, что включаю свет или выхожу побродить по освещенным улицам до тех пор, пока не придет время ложиться спать.

— О-о-о… — протянул он с недоверием. — А я-то думал, что ты уже научился использовать темноту.

— А для чего ее можно использовать?

Он ответил, что темнота (он сказал «темнота дня») — это лучшее время для того, чтобы видеть . « Видеть » он выделил особой интонацией. Я попытался выяснить, что он имеет в виду, однако он сказал, что уже слишком поздно, чтобы начинать разбираться с этим вопросом.