Паскаль Рэндольф - Ясновидение

«Дальний восток должен когда-то стать лидером в мире по практикам некромантии. Все навыки и механическая изобретательность самого опытного Европейского или Американского фокусника не может сравниться с подвигами самого обычного индийского. Японцы обучили нас большей части незначительного иллюзионизма, который теперь выставляется напоказ перед зрителями в этой стране и в Европе; но японская некромантия это детская игра по сравнению с таинственным жонглированием нижней и верхней Индии, и особенно Сиама. В последней стране существует королевская труппа жонглеров, которые дают представление только на похоронах и коронациях королей, только в присутствии дворян Сиама, или приобщенных к тайнам религии этой страны. Эти некроманты не дают представление за деньги, имеют благородную кровь, и бывает крайне редко, что европейцы видят даже их лица. В прошлом году, однако, английский хирург, который был в стране, в некотором роде замечательно вылечил принцессу, которую тщетно лечили все врачи страны. Сиамский двор был очень благодарен за это и в качестве награды, соразмерной с его большой услугой, ему было разрешено присутствовать на представлении королевской труппы жонглеров Тепада. Это представление было дано в священном храме L;enbf, 16-ого ноября, по случаю, коронации молодого короля. Рассказ хирурга, лишенный большого количества описаний и существенно сжатый, дается ниже.

* Эта глава первоначально появилась в нескольких изданиях Юлис, но мы считаем, что это имеет большое значение как часть Ясновидения, которому это должным образом принадлежит. (редактор).

В Храме Джутия

«Вун-Таяк позвал меня очень рано, он и кузен его отца, веселый, полный старый джентльмен, позвали Сундах-Там-Бондара, который должен был подготовить меня к тому, чтобы я присутствовал на представлении в Великой Пагоде. Белый тюрбан был намотан вокруг моей головы, моя кожа была выкрашена в цвет новой бронзы; усы безжалостно подрезали, почернили и натерли воском, пока они печально не повисли и не стали тонкими как у малайца, мои брови почернили и предоставили мне местное одеяние, поверх которого я надел длинные белые одежды, которые, как мне сказали, были специфичны для «инициациированного». Пагода Джутия знаменита своей святостью больше, чем размером или великолепием архитектуры. Это здание имеет очень поразительные особенности. Оно расположено вне города, на широкой и господстаующей террассе, поднимающейся значительно выше уровня речных равнин. От города туда ведет длинная, вымощенная кирпичом аллея, широкая, прямая и внушительная.

Допуск

«Сундах и Вун-Таяк, каждый держа меня за руку, подвели к одному из дверных проемов храма. Его охраняли два мужчины, с обнаженными мечами и очень свирепым видом, которые стояли перед тяжелой драпировкой из красной ткани, которая скрывала то, что находится внутри храма от посторонних глаз. После троекратного пароля эти люди признали моих товарищей, но скрестили мечи у моей груди. Сундах прошептал на ухо старшему из двух, он пристально смотрел на меня, но не убирал меч. Вун показал ему печать. Он благоговейно поместил ее себе на лоб и все еще отказывался пустить меня. Возникло противоречие между привратником и моими компаньонами; и, наконец, старший привратник свистнул пронзительно в трубку из кости, привязанную к его шее полоской шелка. Внезапно появился высокий человек, я не мог видеть откуда. Он

107

был средних лет, атлетичен, и имел особенный, хитрый, хладнокровный взгляд человека интеллекта.

«Тепада!» - воскликнули оба моих компаньона одновременно; но человек, который был гол, за исключением набедренной повязки, не заметил этого. Он положил свою тяжелую руку, но весьма любезно, на мою грудь, долго и проникновенно посмотрел на меня, и сказал на превосходном французском языке: «Действительно ли вы храбрый человек?» - «Испытайте меня!»- сказал я. Немедленно, без лишних слов, он завязал мои глаза частью длинной белой мантии, которую я носил; он внезапно щелкнул своими пальцами, шепча в мои уши: «Ни слова, для сохранности вашей жизни!» И в следующий момент я оказался схваченным руками нескольких сильных мужчин, и перенесен на некоторое расстояние окольным путем, поднимаясь и спускаясь несколько раз. Наконец я был поставлен на землю; повязка была тихо снята; и я оказался сидящим на корточках, на каменном полу, между Сундахом и Вун-Таяком, которые со склоненными головами и лицами частично покрытыми их белой мантией, сидели на корточки как статуи Будды, их колени и голени касались земли, их бедра, покоились на их пятках, их руки расположены пальцами вниз на их коленях, их глаза были скошены, и они имели вид благочестивого почитания и абстрактной медитации. Свет был тускл для моего непривычного глаза, но все вокруг, насколько я мог видеть, были одеты в белое, прихожане присели в ту же самую позу тихого почитания.

Странная сцена

«Мало-помалу, когда мои глаза привыкли к тусклому мраку, я начал озираться вокруг. Место имело квадратный свод такой высоты, что я не мог видеть потолок, и было не менее чем сто шагов длиной и шириной. Со всех сторон возвышались гигантские колонны, на которых были вырезаны неизменные изображения Будды, в тысячах вариаций с центрального плана и тысячах причуд воображения, тысячах гротесков, через которые сияло, наиболее эффективно для уходящих, вечное спокойствие, неподвижность, невозмутимость в экстазе апатии, замечательного лица Будды, с большими отвисшими ушами, чьи глаза смотрят выше вас в высшей тоске Nioban - лицо, которое раз увидев, не возможно забыть. Постепенно я смог видеть

108

план этого, определенно, подземного помещения, и смотрел с удивлением на простое величие этой массивной архитектуры, которая была сурово проста, за исключением резных больших колонн и помоста или платформы, покрытого красным сукном. Этот площадка была поднята на три- четыре фута над полом, и была тридцать пять или сорок футов длиной и сто пятьдесят шириной. Позади нее находился красный занавес, который

'Г'ч

свисал из капителей высоких колонны. В передней части сцены, примерно в месте, где находился бы оркестр в греческом театре, был алтарь в форме треножника с широким кадилом на нем, в котором горели душистые масла, смешанные с эвкалиптовой и ароматической древесиной, которые распространяли по всему подземелью острый, священный аромат.

Церемония открытия

«Вдруг из под сцены раздалась дикая и поразительно сокрушающая варварская музыка - гонги, барабаны, тарелки и рога - и с удивительной живостью и действительно неописуемым эффектом из-за шторы появилась группа обнаженных мужчин, неся ароматические факелы руках, с ловкостью обезьян они забрались на колонны и зажгли каждую из сотни ламп, натянутых от основании колон почти до вершины свода, который, как я мог теперь видеть, вырос в высокий купол, который несомненно проникал далеко вверх в глубь пагоды. Освещение от этих многочисленных ламп был очень ярким, слишком мягким, чтобы ослеплять или подавлять, но таким, проникающим и распространяющимся, что каждый ничего не упустил из совершенного как при свете дня. Ужасный шум оркестра усилился, и под пение вышла группа старых женщин или скорее это было не пение, а выкрикивание, самой дьявольской песни, которую я когда-либо слышал. Красный занавес немного трепетал, раздался унылый глухой стук, и там, прямо перед нами, рядом с кадилом, стоял очень старый человек, морщинистый, с длинными волосами и бородой, белыми как овечья шерсть. Его ногти были несколько дюймов длинной, и его впалые челюсти были ужасно деформированы двумя длинными зубами, желтыми и ужасными. Он был голый, за исключением набедренной повязки, и его усохшие мышцы блестели от масла. Он взял кадило в свои руки и раздул его, пока не