Еремей Парнов - Трон Люцифера

Учение персидского невольника Мани, которого столь ревностно почитали потом альбигойцы, явно недооценено историками. Оно пленяло умы и сердца людей не столько своей экзотикой, сколько прячущейся за причудливыми извивами мысли идеей универсальной связности всех проявлений бытия. Манихейство наложило неизгладимый отпечаток на религиозные искания европейцев, на их мировоззрение. Жадно вбиравшая все новые и новые вероучения гностическая система, одновременно изощренно метафизичная и варварски пышная, должна была распасться в силу одной лишь сложности, как распадается, излучая свет, перегруженное нуклонами атомное ядро. Присоединив к иудео-вавилонским и египетским воззрениям на посмертное существование явно заимствованную из Индии идею вечного перерождения, александрийские герметисты заложили взрывчатку в эклектическое строение, возведенное усилиями гностиков — легендарного Симона Волхва и Менандра, Церита и апостола Милленарийского. Но выстроенный с восточной роскошью храм тем не менее уцелел и, когда после темного периода гностицизма в Александрии возникла новая секта Василида, украсился очередными пристройками. По сути, это было уже не отдельное строение, а целый город, с обособленными, но тесно примыкавшими друг к другу кварталами. Не такой ли являлась и сама Александрия, собравшая пророков, мистиков и чудотворцев со всего света?

Василид творчески переосмыслил идею 365 эонов или циклов творения, называемых по-гречески «абраксакс». Цифровые значения букв, составляющих это магическое слово, столь полюбившееся средневековым чернокнижникам, дают при их сложении 365. То же количество дней солнечного года получается при умножении цифровых значений букв в имени персидского бога Митры — Miethras, и в галльском названии солнца — Belenos, и в грозном имени Baal Древнего Вавилона. Арифметические упражнения василидиан, продолжавшиеся с большим или меньшим успехом на протяжении всей истории, вернули абстрактной идее верховного бога первоначальный астрономический, а точнее, солярный (солнечный) смысл, вновь уравняв утонченную теологию христианства с эзотерическими учениями язычества. Как и Симон Волхв — его крылатый образ запечатлен на старинных скульптурах и фресках, — Василид не гнушался колдовством и «цирковыми» эффектами, что ничуть не мешало ему развивать полярную доктрину гностиков. Вслед за древнеиранским пророком Заратуштрой он учил, что материю — средоточие зла — истребит очистительное пламя, а люди духа, достигнув совершенной зрелости, возвратятся к своему первобытному естеству и вознесутся в блаженные сферы «полноты разума». Отсюда и герметический принцип: «В огне обновляется природа». По иронии судьбы инквизиция впоследствии возжгла костры для очищения еретических душ, а не ради обновления материи.

От секты василидиан отпочковались офиты, назвавшие себя по имени змея, искусившего человеческую праматерь и даровавшего людям плод познания. Так был сделан существенный вклад в фундамент сатанистского храма. Дело офитов с успехом продолжили кананиты, провозгласившие Каина, убившего брата Авеля (символ слепой веры, по их воззрениям) первым гностиком, наказанным богом Яхве. Противники всяческого церковного закона — антитактиты — ополчились уже против любой религии, прославляющей бога-творца, а первые нудисты — адамиты, объявив брак «плодом греха» и сбросив одежды, провозгласили свободу любви, так сказать «сексуальную революцию».

В Амстердаме я видел гравюру XVII века, на которой были изображены ухмыляющиеся национальные гвардейцы, разгоняющие алебардами толпы обнаженных фанатиков, заполнивших улицы голландской столицы.

Ничто, как мы видим, не проходит бесследно, любой спектакль, промелькнувший на мировых подмостках, находит в грядущем новых режиссеров-постановщиков.

Масонские ложи, особенно те, что возникли под влиянием Калиостро, беззастенчиво переняли церемонии гностиков-пепузитов, обставлявших свои обряды фантасмагорическими сценами, в которых участвовала женщина, загримированная под греческую богиню Цереру или египетскую Исиду. Она являлась из тьмы в звездном венце, с солнечным диском на темени и лунным серпом у ног.

На гностических инталиях, хранящихся во многих музеях мира, можно видеть чуть ли не все позднейшие эмблемы алхимиков и «вольных каменщиков»: змею, кусающую собственный хвост; астральных богинь; скрещенные циркули и наугольник. Но вернемся к манихеям — предшественникам альбигойцев.

О подробностях жизни пророка Мани почти нет достоверных сведений, но легенда, как водится, с лихвой заполнила зияющие провалы. Он родился, по-видимому, около 210 года н. э. в Ктесифоне, в сельце сектантов-«крестильников», примыкавших к гностическим общинам мандеев. Воспитанный в атмосфере мистики и фанатизма, Мани ране познакомился с эзотерическими учениями, принимал участие е таинствах Митры и даже какое-то время был христианским пресвитером. Черпая понемногу из разных источников, он выработал свою христианско-гностическук доктрину и под именем Параклеита начал проповедовать новое учение при дворе персидского царя Спора, точнее Шапура Первого. Трудно сказать, наскольк успешна была миссионерская деятельность Мани. Извести лишь, что он обошел многи города и страны, добрался до границ Индии и Китая, где познакомился с даосами и буддийскими монахами. Скорее всего, именно в этот насыщенный активной деятельностью период он угодил в рабство, откуда его выкупила какая-то богатая вдова. Этот, возможно, вымышленный факт биографии так подействовал на воображение последователей, что они прозвали своего пророка «сыном вдовы». Вскоре так же стали называться и сами сектанты. На какое-то время Мани совершенно исчез из их поля зрения, удалившись в пещеру, где питался одной травой. В конце царствования Шапура Первого он вновь возвратился в Персию, где в марте 276 года был распят по наущению месл ных магов. Впрочем, есть основа ния считать, что казнь произошла несколькими годами позднее, уже при Ваграме Первом. Как бы тс ни было, но последний факт биографии принес мятежному проповеднику желанный ореол мученика.

«Сыну вдовы» приписывают несколько религиозных трактатов, к сожалению уцелевших лишь в отрывках и пересказах недругов. Наибольшей популярностью у манихеев пользовались «Книга гигантов» и «Шахнуракано», в которых Мани изложил, причем весьма непоследовательно, свои космогонические представления. Мы можем судить о них по опубликованной в начале нашего века «123-й беседе Севера, патриарха Антиохийского», жившего в V–VI веках.

Характерные для гностицизма противопоставления света мраку и духа — материи воплотились у Мани в «древе жизни» и «древе смерти». Первое осеняло своей благодатной кроной север, восток и запад; второе, подобно пушкинскому анчару, произрастало одиноким изгоем где-то на юге. Скорее всего, в Аравийской пустыне, чьи иссушающие, несущие тучи песка ветры испокон веков испепеляли сады и нивы Ирана.