Алексей Менялов - Смотрите, смотрите внимательно, о волки!

Трава, да, густая, сочная, густая настолько, что в ней не сразу разглядишь многочисленные черепа и кости. Останков многих и многих оленей и лосей ушедших прежде поколений.

Древность — понятие относительное. От соприкосновения с тысячелетиями черепа, естественно, рассыпаются — и подымаются над землёй в особенной сочности зелени.

В долине смерти волки не живут постоянно. Возможно, им претит растревоженное ими же самими дыхание смерти. Вообще все животные след последнего вздоха чувствуют. След этот держится долго. Его научились фиксировать даже приборами.

Чувствуют след смерти все животные — и волки в том числе.

Но завершающих жизненный цикл оленей ни сам след, ни хруст черепов под копытами от долин смерти не отпугивает.

Волки в долины смерти только наведываются.

Наведываются, чтобы нанести удар милосердия.

Нанести тому, кто, если о чём и мечтает, так только о таком ударе — и ради него в долины смерти и пришёл.

Получается, волк спасает оленя от мук? Волк, выходит, спаситель ?

Лоси за помощью идут к волкам, а собаки, когда им в драке выпустят кишки, ползут к хозяину — с единственной целью, чтобы тот, не дрогнув, одним ударом оборвал их страдания. Если хозяин — баба , то ползут к соседу. Хозяин — это тот, кто заботится — среди прочего, помогает умереть без страданий.

Кстати, волка называют хозяином не только в Саянах. Живущие много севернее эвенки, к примеру, тоже так его называют. И не только эвенки. Но и мы, русские Севера.

Тут возникает ряд вопросов.

Первое: от когоолени и лоси узнают о долинах смерти? В самом деле, от кого, если ни один из «единоплеменников» оттуда не возвращался? Ан знают. Поневоле мысль обращается к волку, поскольку из этих долин возвращаются только они. Волк, получается, и хозяин , и спаситель — да ещё живому и советчик?

А тогда — второе. Чьему голосу повинуются идущие в долины смерти волки? Ведь явная у них неприязнь к этим долинам? Неприязнь-то неприязнь, а всё-таки в долины спускаются. Кто посоветовал им?

Поведение человека, который, скрепя сердце, добивает свою любимую собаку, можно ещё объяснить эгоистическими мотивами: дескать, экономия забот и жажда тишины, собака под окном воет, дом ведь подмышку не возьмёшь, от воя не унесёшь, — но вот почему волк чувствует себя хозяином ? Человеку не уйти, а волк, напротив, идёт, да порой издалека.

Не захочешь, а предположишь, что существует в Природе некая цепочка взаимопомощи, взаимногослужения. Отсвет некой гармонии, о которой знали древние авторы ойкумены — дошедшие до нас древние тексты говорят о ней гадательно.

Но об особенной роли волка при вызволении из богатыря Великого Атамана (освободителя своего народа и над своими людьми Хозяина ), древние знали точно.

И не только древние. В Грузии и во времена детства Сталина тоже, если охотник убивал волка, то ему предписывалось облечься в траур — как по упокоившемуся значимому родственнику. Во многих народах волка полагалось неприбранным не оставлять, а непременно похоронить. А якуты и вовсе найденного мёртвым волка хоронили, как великого шамана: оборачивали в солому и подвешивали к ветвям дерева.

Так кто же в качестве хозяина , в том числе и облегчающего страдания, первичен: человек или волк?

Запомните навсегда этих четырёх апостолов Девы, наших учителей от Хозяйки :

волк,

сокол,

собака- канака ,

олень.

Благая весть каждого из апостолов Девы прочитывается не только по его взаимоотношениям с людьми (отступниками от гармонии взаимного служения), но и по взаимоотношениям с сотоварищами. Скажем, многое начинаешь понимать, когда видишь, как тундровый или таёжный волк спасает раненого оленя от рыси: рысь — противник смертельно опасный, но волк с ней бьётся насмерть, зная наперёд, что олень уйдёт, и за бой «мясной премии» не будет. И даже если оленю уйти не по силам, волки, победив рысь, оленя не трогают и уходят.

Волку собаки нипочём, но голодную собаку-канака волк от тризны не отгоняет. А тем более лайку — которая, говорят, в общем-то, не собака.

…В лесном селении теперь уж совсем немногочисленного сибирского народа селькупов, среди самых больших в мире болот, Васюганских, болот знаменитых, мне существенное приближение к собаке-канака увидеть довелось.

То, что канака понимает человеческую речь, — пустяки. Даже чтение мыслей хозяина на желудочные темы штука невелика. Есть штуки и покруче — вовсе за пределами понимания горожанина.

Но, по порядку.

Стоит хозяину , скажем, в разговоре с соседом предположить, что проезжие цивилизованные, похоже, намыливаются украсть с грузовой нарточки рыбу, как отдыхавшая далеко в стороне канака встаёт, идёт к этим нарточкам и ложится с ними рядом. Хотя никогда прежде нарточки не охраняла.

Или такая картина. Возвращается кадровый охотник вечером из тайги в своё пахнущее хвоей зимовьё, за день выстудившееся, — и сразу же начинает топить печурку. Остывшая за день печь чадит, поэтому дверь в зимовьё при топке обычно держат открытой. Собака при этом обычно лежит на пороге. Голова — на пороге, нос — внутрь, хвост виляет снаружи.

Наблюдает за хозяином.

И слушает.

Охотник вообще с канака разговаривает больше, чем с женой или детьми.

Стоит хозяину после неудачного охотничьего дня начать искренно сокрушаться — что-де охота на соболя совсем в этом году неудачная, так и пропасть недолго, как канака встаёт и уходит в лес — одна. Одна в темноте ходит сколь угодно долго, но не позже утра непременно притаскивает соболя. Как она берёт соболя с дерева без помощи охотника — загадка, но берёт. Именно канака. Обычной охотничьей собаке такое не по росту.

Каждое обладающее дыханием живое существо мечтает о ласке, тянется к ласке и ради достижения этого маяка готово своротить горы. Далеко не всякий владелец собаки любит свою собственность душой. Но если любит, но не гладит, более того, стиснув зубы, ластящуюся собаку отфутболивает валенком, то тогда собака вынуждена учиться купаться в ласке на психоэнергетическом уровне. Тем более, если её лишают возможности играться с уличными шавками — проще говоря, сажают на цепь. Иными словами, беззлобные пинки валенком выводят собаку на совершенно иной уровень восприятия жизни — почти вызволяют в ней канака.

Для неведающего налицо парадокс: внешне сплошной ужас, эдакий постоянно действующий ГУЛАГ, — ан собака гениальна и счастлива, жизнь её духовно изобильна; а у купающего своего «любимца» в «христианском милосердии», наоборот, — дегенеративна и не благородна.

Но, напоминаю, валенок становится «рабочим» только при возвышенном состоянии души «устроителя ГУЛАГа».