Алексей Менялов - Смотрите, смотрите внимательно, о волки!

Таёжные охотники знают, что когда на Русь приходят тяжёлые времена, число волков увеличивается. На памяти тех охотников, с кем я общался в Лукоморье, в XX веке было три волны резкого увеличения численности волков: Великая Отечественная, смерть Сталина и Перестройка. Народ ещё бился в радостном экстазе, что кровяные родственники «семьи» Эльцина, отобрав последнюю коровёнку, вот-вот вернут десять (обещали же!), а волки уже всё поняли — и своим появлением предлагали не только понять происходящее, но и подсказывали единственный способ решения проблемы.

Увеличение числа волков в начале Перестройки не объясняется гипотетическим увеличением кормовой базы, увеличением поголовья скота или лесных обитателей. При демократах в средних районах Сибири сельское хозяйство было уничтожено, животноводство в том числе. Численность лесных обитателей тоже упала — Дума внезапно издала закон, разрешающий для охоты нарезное оружие. То, что это должно было привести к экологической катастрофе, априори понятно даже дебилу.

Волки по кабинетным теориям из-за отсутствия кормовой базы должны были в числе уменьшиться, однако они, напротив, умножились. Тем нам возвещая: трудности ваши, люди, из-за недостатка у вас благородства; мы ждём тебя, честный, благородный человек, коваль, хозяин, и мы, волки, готовы лучшего из нашего братства принести в жертву ради народа-хранителя …

Итак, ведение и у северных тунгусов, и южных казаков совпадает.

А что между ними?

Между заснеженными территориями тунгусов и южными степями казаков живут те, о которых никто кроме волхвов-молчунов не знает, что это за странная такая национальность — русские — и национальность ли вообще?

Вспомните русские выражения: морской волк, полярный волк! Наивысший уровень развития, выше нет. Похвалы выше нет.

Но эти непонятные русские взглядом на волка делились и в литературных шедеврах — скажем, из-под руки Льва Николаевича Толстого.

«…Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зеленя уклонились и ярко-зелено отделялись от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло-жёлтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа ещё бывшие зелёными островами между чёрными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко-красными островами посреди ярко-зелёных озимей. Русак уже до половины затёрся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. …В общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и… идти в отъезд, начиная с Дубравы, где был нетронутый волчий выводок.

В таком положении были дела 14 сентября…»

Тем из моих постоянных читателей, кто не очень хорошо помнит описание в «Культе Девы» того, как я с внуком Сталина Владимиром Константиновичем Кузаковым ставил в Сольвычегодске столб исконной русской веры , напоминаю, что 14 сентября — День Предков.

Две оговорки. Во-первых, 14 сентября — лишь один из нескольких ключевых дней Коловорота, из той же «обоймы» также и 9 мая, и 25 (27?) марта. Во-вторых, 14 сентября — первый день в многодневном ритуале, повествующем о возможности посвящения в Волка , Великого Атамана. Животных, связанных с культом предков , два. Один — гад-змий, второй — волк. Или наоборот: первый — волк, второй — гад-змий. Их взаимоотношение пока не понимаю. Хотя по работам такого продвинутого археолога, как академик РАЕН В. А. Сафронов, знаю, что у сербов происходит прямое соединение гада и волка. (В его переводе «Змей Огненный волк» — нечто вроде казнить нельзя помиловать — ясно только наличие отождествления. Кстати, у эвенов волк — «э гден ньэ лу ки», ГД ЛК, «змей волк». Сербы — вон где, а эвенки — вон где, а одно и то же.)

Через максимально близкий контакт с гадом-волком — оба вызывают сильнейший стресс (необходимое условие инициации) — при наличии у посвящаемого собственной энергии благородства возможна инициация его в Предка, гения. Инициация — это пробуждение прежде дремавших слоёв подсознания.

Толстой редактировал отдельные места своих текстов до 102 раз, в его текстах нет ни одного случайного слова, и точная дата начала ритуала, 14 сентября, указана им не случайно.

За три десятка лет я более десяти раз перечитал толстовское описание охоты — и всякий раз ощущение восторга доходило разве что не до судорог. Сильнее этого места у Толстого на меня не действует ничего.

Но, увы, всякий раз я объяснял эту странной силы реакцию по схеме, вдолбленной мне цивилизаторами: дескать, эмоциональная вовлечённость в преследование, в погоню за кровью. На самом деле особое волнение можно объяснить наличием «рабочей» родовой памяти и сакральными корнями ритуала — при их соприкосновении проскакивает искра, рождающая пламя огня.

«…Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо; пахло вянущим листом и собаками. Чёрно-пегая широкозадая сука Милка с большими чёрными навыкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по-русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и, подняв правuло (хвост), стала тереться о ноги Николая.

— О гой! — послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас и самый тонкий тенор; и из-за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по-украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник, с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё-таки был его человек и охотник.

— Данила! — сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей породы, этих собак и охотника его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюблённый в присутствии своей любовницы.

— Что прикажете, ваше сиятельство? — спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два чёрные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» — как будто сказали эти два глаза.

— Хорош денёк, а? И гоньба и скачка, а? — сказал Николай, чеша за ушами Милку.

Данило не отвечал и помигал глазами.

— Уварку посылал послушать на заре, — сказал его бас после минутного молчанья, — сказывал, в отрадненский заказ перевела , там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъёмное место.)…»