Наталья Степанова - Родовой щит

Из письма: «Душенька Наталья Ивановна. Голубушка наша Божья, кланяюсь и целую Ваши ноженьки. Простите меня, что тревожу Вас. Самой мне семьдесят годков, а я вместо того, чтобы отдыхать, плачу каждый божий денечек. Горе у меня великое-превеликое. И не знаю, кто виноват, я ли сама или Господь меня испытывает, а может, дьявол над нами измывается. Только в жизни моей все наперекосяк.

Вышла я замуж за того, кого мне нашли родители, ведь раньше мы своих родителей почитали. Муж мой был, слава богу, неплохой человек. Не пил и самокрутками не смолил. Жить бы нам с ним в мире и радости, но только если в одном хорошо, то в другом обязательно худо.

В семнадцать вышла замуж, каждый год рожала, а дети, не дожив до годика, все умерли. Семерых детей схоронила. Горевала, как собака, выла и каталась по полу после каждых похорон и стала я к двадцати пяти белая как лунь от седины. А в двадцать шесть родила дочь. Тряслась за нее до года, по часу в сутки спала, думала, умом тронусь, все беду ждала, ведь как год ребенку, так гроб в доме. С рук ее не спускала. Однажды пошла я за молоком к соседке, а она мне отказала, сказав, что корова заболела.

Пошла я на рынок, доченьку с рук не спускаю, а она уже словечки говорит, умненькая и ласковая такая. Иду, а она меня ладошками по щекам гладит.

На рынке я купила молока и домой возвращаюсь. Смотрю: сидит дед, мне рукой машет. Я подошла и спросила:

– Чего тебе, дедушка?

А он говорит:

– Дай глоточек молочка.

Я отлила молока в его кружку.

Выпил дедушка молоко и говорит:

– А ты знаешь, что ребенок твой не жилец?

Я заплакала, а он утешает:

– Не плачь, это ведь у тебя восьмая, а девятый ребенок у тебя жить будет, только пьянствовать больно станет.

Я еще пуще стала плакать, говорю:

– Если Маша умрет, то в тот же день себя порешу. Не хочу больше жить, устала. Не нужен мне девятый ребенок, я эту девочку так люблю, что себя на сто кусков дам за нее изрезать.

А потом опомятовалась, думаю: откуда дед мог узнать, что это у меня восьмой ребенок? А дед будто услыхал мои мысли, говорит, как отвечает:

– Вот откуда я знаю. Я ведь ведьмак, все могу, что только хочешь. Чую зверей и врагов за сто верст распознаю. Долго на одном месте не живу. Люди начинают меня бояться, а где страх, там и ненависть. Я многим помогал. Хочешь, я и тебе помогу. Через мертвых твоих выйду к нужным духам и закляну их сильным словом, чтобы душу твоей дочери оставили взамен следующего ребенка. Только тогда судьба следующего достанется твоей Марии.

Как сказал он „Мария“, у меня аж зубы застучали, я ведь имя ему не сказала. Вцепилась я в деда и говорю:

– Святой человек! Вон на тебе крест, ради этого креста, прошу тебя, оставь мне дочушку, хоть бы какая она потом ни была, хоть и пьяница, лишь бы жива была. Не могу я больше детям своим ручки на груди в гробу складывать. Ты бы только знал, дедок, как это страшно!

Дед сказал:

– Посиди помолчи, дай я чуток обмозгую.

Я сидела и терпеливо ждала.

Потом он мне говорит:

– Нескладно как-то получается. Сейчас я помогу. Будешь ты радоваться, что она живет, а потом, когда она вырастет да пьянкой тебя изводить станет, сама будешь ее смерти у Бога вымаливать. Нет, давай, девка, оставим судьбу как она есть. Нe стану я eе от недолголетия отмаливать. Дождись ты девятого дитя, и пусть все будет, как будет!

Но, глядя на свою уснувшую Машеньку, я не могла смириться с мыслью, что она умрет и я ее должна буду в маленький гробик уложить. В общем, умолила я, уговорила этого деда. Обещал он мне, что Маша моя жить будет, и сдержал свое слово. Не было счастливей матери, чем я. Не было, наверное, ласковей матери. Лелеяла я ее и баловала. Позволялось ей все, что она хотела. Не было запрета ей ни в чем, и она привыкла поступать, как ей заблагорассудится.

Помню, как моя дочь в пятнадцать лет впервые пришла пьяная в стельку. Вошла в комнату и упала.

Утром я ей стала выговаривать, а она:

– Заткнись, хочу и пью. Будешь меня пилить, уйду вовсе из дому!

С этого дня не видела я ее трезвой. Нашла она себе где-то мужика, такого же, как и она, пьяницу, и стали они на пару пить и меня бить.

Однажды встала я на колени, руку подняла для креста, хотела у Бога для нее смерти попросить, чтоб она себя не позорила и меня не терзала.

Смотрю, сбоку от меня кто-то стоит. Я голову повернула и ахнула. Стоит рядом тот дед, но во всем белом. Слышу его, но говорит он невнятно, вроде шорох по комнате шебуршит:

– Помнишь, я тебе предрекал, что будешь ты сама своему ребенку смерти просить. Не послушалась ты меня, теперь на мне грехом больше, и ты в маете. Знай, как только ты попросишь смерти для того, кто отчитан от недолголетия, в тот же миг умрет его душа и Ангел-хранитель отойдет от него.

Не знаю зачем, но я его спросила, может, от страха ляпнула:

– А ты что же, все еще живой, что ли?

Дед головой медленно так помотал и говорит:

– Нет, но дух мой иногда ходит, так как я непростого был племени и перед смертушкой себя заговорил. Есть такой заговор: „Тело тленно, дух свободен“. Кто этот заговор знает, тот свое тело в него до смертушки пеленает и после смерти может являться живым.

Я прикрыла глаза и вслух говорю:

– Нет, конечно нет, это я от горя помешалась. Не может такого быть, это просто моя память о нем мне напомнила!

Сижу на полу, а глаза не открываю, боюсь. Тогда он мне по спине ладонью провел и говорит:

– А я тебе докажу. Через четыре месяца у тебя внук будет, Андрей. Он также пить будет, в своих родителей уродится. День ангела его шестнадцатого февраля.

И тихо стало. Я обернулась – никого. Сама себя убеждаю, что все мне пригрезилось. Но вечером все же у дочери спросила:

– Маша, ты, часом, не беременна?

– Часом нет, а вот пять месяцев точно есть! Скоро бабкой будешь. Ты рада? – ответила пьяная дочь.

Шестнадцатого числа появился на свет мой первый внук, родители назвали его Андреем.

Пишу Вам потому, что вся семья спивается, в доме что творится – не описать. Внук пьет и матерится, дерутся до крови. Я помню дедовы слова и смерти дочери не прошу. Какая ни есть, а дочь ведь».

Если вся семья пьет, пойдите на реку в то время, когда еще только краешки у берега реки подтаяли, но уже видны камни. Возьмите левой рукой камень, принесите его в дом на этой же руке. Положите его в угол со словами: