Наталья Степанова - Заговоры сибирской целительницы. Выпуск 37

Например, когда мастеру приходится делать энвольтование, а оно тоже представляет немалую опасность для того, кто его совершает. Удар, который мастер отправляет на врага своего подопечного, по правилу, должен поглотиться в его теле, но если тот, кому послан этот удар защищен, то есть заговорен, то стрела колдовства (посыл) вернется к тому, кто ее отправил. Вот этот момент и называется среди мастеров обратным ударом. Чем сильней было отправление, тем будет сильнее ответный удар. Для поглощения ответного удара подходят также и живые деревья. Чаще всего для этой цели используются такие деревья, как осина, ива и ольха. Можно также делать «подлом» на кустарниках и траве: чертополохе, черной бузине, траве ведьмин глаз и т. д. И, конечно же, любой знахарь и любой мастер должны перед началом работы делать для себя оберег. Все это есть в моих книгах, а чего еще нет, обязательно будет.

Из письма Людмилы Дмитриевны Усатовой, мастера из Криницы:« Милая и всеми любимая матушка Наталья, здравствуйте! Своим вопросом я отниму Ваше время, но мне больше некого спросить, а очень хочется узнать, как можно снять с человека наваждение? Думаю, что не только мне, но и многим мастерам эта тема будет очень интересной. Я слышала от своей мамы про наваждение, но, как я поняла, она тоже этого не умела делать».

Моя бабушка говорила: «В ведовских делах много дивных познаний, а среди них есть и особо диковинные, и это, конечно же, наваждение и морок». И она рассказала мне, как когда-то очень давно наша прабабка, уча ее своему мастерству, преподала ей отменный урок. Вот как вспоминала об этом бабушка: «Еще с вечера бабка предупредила меня, что мы с ней с утреца пойдем в лес. Дело для нас это было обычное, так как мы с ней постоянно заготавливали различные травы, осиновые рогатины, паутину с кустов, перья, оброненные воронами и другими птицами, брали пыль с лесных перекрестков, пока не выпал снег и не засыпал ее. В общем, много мы чего заготавливали, всего и не перечесть, ведь у людей, которые приходили к нам, были разные беды, а значит, нужно иметь разные подмоги. Позавтракав, мы отправились с ней в дальний лесок. А когда дошли до него, то бабка сказала: „Ты присядь тут, малость отдохни, а я пока насобираю клопов вонючих для настоя“.

В то далекое время все, что говорили старшие, выполнялось беспрекословно. Мне сказали сесть, и я села под осинку, туда, куда ткнула пальцем моя бабка. Где-то через минутку мне вдруг почудился шорох. Я оглянулась и увидела зайца. Заяц был серенький, размером с кота, и он, подняв длинные уши, глядел на меня и никуда не бежал. В тех местах было много зайцев, и я не особенно удивилась. Глядела на него, да и все. Заяц шевельнулся и сделал прыжок в мою сторону, потом еще и еще и оказался совсем рядом со мной. Мне было весело наблюдать за ним, ведь я тогда была еще почти ребенком. И тут неожиданно этот заяц встал на задние лапы, вытянул по швам передние и согнулся в поклоне. Вытаращив глаза и потеряв дар речи, я молчала. А заяц начал расти прямо на глазах. Вот он мне до пояса, вот до плеч, а вот уж стал и выше меня! Хорошо помню, что в тот момент, когда все это происходило, во мне не было никакого страха, ни удивления, как будто такие зайцы в человеческий рост – обычное дело, и не было в этом ничего странного. Заяц махнул мне лапой, как бы приглашая меня идти за собой, а сам на двух ногах ринулся в заросли малины. Я соскочила с места и кинулась вслед за ним. Он идет шагом, а я бегу. И так мы шли до поляны. А на той поляне цветов видимо-невидимо, и все разные! Аромат стоял в воздухе невозможный, будто все пространство было залито благовонием.

Средь травы огромная красная земляника. Я ее рву и ем, рву и ем, вся измазалась в ягодном соке. Пчелы гудят, как шмели, гулко, знойно, тягуче. От всего этого голова моя закружилась, и я присела в траву, а затем и вовсе легла. Заяц надо мной наклонился близко-близко, и я ясно увидела его янтарные глаза, обведенные черным ободком. Розоватый нос и усы, как у кота, а главное – он улыбался! Мне было так хорошо и спокойно, что я зажмурилась, имея при этом сильное желание взять и уснуть. И тут мне кто-то брызнул водой в лицо. Я вскрикнула, открыла глаза и увидела бабушку…

„А где заяц? – спросила я. – Где поляна и где цветы?“ Бабка моя усмехнулась и ответила: „Это было твое наваждение, ты видела лишь то, что я через него тебе дала. Это как сон, в котором ты все слышишь и ощущаешь, радуешься и ешь вкусную еду. Это как сумасшествие, в котором потерявший разум обретает для себя свой новый, выдуманный мир. Он живет в нем и видит все по-другому. Он может чувствовать себя то нищим, то царем. Он легко, как маски, меняет свое обличье, и этого никто никогда не увидит, кроме него самого. Разница между сумасшествием, сном и наваждением лишь в том, что сон– это некая связь души и тела с человеком. От него можно проснуться, порадоваться, если сон светлый, и огорчиться, если сон вещает дурное. А сумасшествие– это помутнение рассудка и то состояние, в котором человек пытается спрятаться от всех и от самого себя. Наваждениеже – это изменение ощущения пространства, мира, эпохи, времени. Это сразу и сон, и, если хотите, почти сумасшествие, в которое тебя насильно ввели колдовством“».

Теперь, спустя многие десятилетия, когда я вспоминаю рассказ моей бабушки о том, как ее бабка преподала ей урок наведения наваждения, я вижу, что она поступила с ней очень мудро. Чтобы не испугать неразумного ребенка (мою бабушку Евдокию), она дала ей увидеть в эфемерном воображении самое что ни на есть безобидное, доступное для сознания ребенка – зайца. Ведь покажи она тогда ей что-то более ужасное, ее маленькая ученица могла бы на всю жизнь заполучить безотчетный страх перед таким непростым обрядом, как морок или наваждение!

Никогда не забуду, сколько бы я ни жила, один случай. К моей бабушке Евдокии приехали двое, мужчина и женщина, старики. Они жили от нас за сто километров, под Колыванью, и был на ту пору очень сильный мороз. Когда они вошли, женщина сильно заплакала. Она очень просила, чтобы моя бабушка поехала к ним. Умирал их сын, и при этом он ужасно боялся смерти и все время повторял: «Мама, отчего я не маленький, не младенец? Ты бы меня на руки взяла и качала, и я бы, может, тогда умирать не боялся, а так, мама, я очень боюсь. Меня же в яму закопают и забьют гвоздями в гробу, а потом будут черви грызть. А я не хочу. Я боюсь умирать – сделай же что-нибудь. Господи, как я хочу быть младенцем, чтобы не чуять, не понимать, что ухожу…» «Когда он это говорил, у нас был поп, – рассказывала женщина. – Он приходил его соборовать. Услышав последнее желание нашего сына, он рассказал нам о вас, что вы способны творить многие чудеса, вот мы и приехали ради нашего сына. Я бы землю грызла, лишь бы исполнить последнее желание моего ребенка. Помоги нам, Евдокиюшка, если сможешь».