Дипак Чопра - Управляй своей судьбой. Наставник мировых знаменитостей об успехе и смысле жизни

Из-под рук у хирурга полетели искры. Я наступил на кнопку, которая включала электрический нож для прижигания кровеносных сосудов, произошло замыкание, и хирурга ударило током. Он положил инструменты и повернулся ко мне.

– Ты не хирург, — проговорил он ледяным тоном. — Ты — слон в моей фарфоровой лавке.

Когда он велел мне выйти, не было нужды добавлять «и не возвращайся». Мы оба понимали, что он прав. Больше я не участвовал в операциях до самого выпуска. Так что то, что я сдал экзамен, — чистый курьез. Все благодаря зубрежке. Я засел над учебниками по хирургии и выучил наизусть все приемы, натренировать которые я мог не лучше, чем актер, играющий хирурга в телесериале. Однако я стал прекрасным хирургом-теоретиком. Выучил все операции, зазубрил все инструменты и их назначения. А поскольку экзамен заключался в письменных ответах на вопросы — оперировать нас никто не просил — то я пришел сдавать, ничуть не опасаясь, что могу провалиться.

Почему на свете так мало врачей, наделенных «импульсом Будды»? Говорят, сущность Будды — сострадание. Легенда гласит, что когда Будда был еще наследным принцем по имени Сиддхарта, он однажды убежал из дворца и увидел больного, старика и покойника. Зрелище человеческих страданий заставило его отказаться от права на трон, а при виде четвертого человека — странствующего монаха — Сиддхарта понял, каким должен быть ответ на страдания.

Не думаю, что если я скажу, что современное медицинское образование внушает начинающему врачу, что сострадание тоже полезно, это будет сенсационное разоблачение. Когда в приемном покое в первый раз видишь собственными глазами тяжелую огнестрельную рану, это страшное зрелище, выбивающее почву из-под ног. Второй раз дается немного легче. А на сотый потрясения и жалости обычно уже не хватает. Повторение притупляет реакцию — но лишь поверхностно. На самом деле человек приспосабливается, а адаптация — одно из чудес нашей нервной системы. Стоит приучить мозг что-то принимать, и это становится нормой. Войти в горящий дом, прокатиться на спине у акулы в океанариуме, поехать в антарктическую экспедицию — все это очень быстро переходит от стадии «Вы хотите, чтобы я это сделал?!» к стадии «Работа есть работа».

Правда, адаптация — палка о двух концах. Она позволила мне вписаться в профессиональную медицину, подавив ненужные стороны личности. Временами я мог посмотреть на себя со стороны, стать человечнее, с искренней жалостью подержать за руку умирающую женщину или горько покачать головой при виде мальчишки из гетто, попавшего между двух огней в перестрелке между двумя бандами в Нью-Джерси — уже когда я перебрался в Америку. Адаптация не превращает человека в камень.

Если сам того не захочешь. Если вдуматься, сострадание только мешает, когда у тебя ровно десять минут на спасение жизни жертвы перестрелки. Подобная логика очень хороша для медицины скорой помощи. Когда я был начинающим врачом, она меня вполне устраивала. Но в этой логике есть изъян. А что если сострадание — часть лечения? Если это кажется слишком натянутым, скажем, что сострадание — окно, в которое видно другой мир, где можно найти совершенно иной метод лечения. Именно в этом мире существуют древние разновидности традиционной медицины. Именно там живут шаманы и целители. Они лечат биоэнергетикой, растительными снадобьями, священными обрядами и молитвами. Однако в рамках моего образования подобного мира не существовало, о нем нельзя было даже задумываться. Окно требовалось накрепко запереть, и так было и со мной — много лет.

Через два года после того как Дипак стал полноправным врачом, мы с Амитой получили распределение в деревню Курали. Нам надо было пройти годичную интернатуру, по условиям которой мы должны были провести три месяца в деревне — диагностировать и лечить бедных и незастрахованных. Это называлось «социально-медицинская ротация». От Дели до Курали было всего-то миль сорок, но это была полнейшая глушь. В деревушке, где электричество отключали по нескольку раз на дню, имелись магазин велосипедов, чайная лавка, еще несколько магазинчиков и крошечная школа — директор и один-единственный учитель. Мы жили в комнатушке размером с конуру, освещавшуюся свечками. Однако нас подобное отсутствие современных удобств совершенно не смущало. Ведь мы впервые в жизни занимались настоящей медициной. Когда тебе всего двадцать лет, от доверия деревенских жителей голова идет кругом. Иногда нам казалось, что мы гораздо старше и гораздо умнее, чем было на самом деле.

Положение было сложное. Мы четыре года учились пользоваться инструментами современного врача, а теперь от нас требовалось лечить, обходясь без них. Дипак предупреждал нас, что будет, поэтому мы не удивились, когда обнаружили, что в медпункте есть только ограниченный набор лекарств и почти никакого оборудования. У нас даже рентгеновского аппарата не было. Это была весьма приземленная медицина на самом базовом уровне.

Зато у нас было два куратора, которые надзирали над интернами, получившими распределение в три деревни в нашем районе. У них было полным-полно и знаний, и опыта. Нам казалось, они страшно умные. По вечерам мы обедали вместе с ними и беседовали о медицине. Работы у нас было по горло — по сто пятьдесят больных в день. В основном мне приходилось зашивать раны, накладывать лубок на сломанные кости и вводить противостолбнячную сыворотку. Амита лечила почти всех больных-женщин и большинство детей. В Индии многие женщины не хотят обращаться к врачу-мужчине, поэтому она лечила все болезни.

Работа была трудная, но я был счастлив. Я занимался тем, чем хотел всю жизнь. А иногда мне удавалось коренным образом изменить жизнь пациента к лучшему. Один господин пришел ко мне с очень странными симптомами. Он заметно похудел, у него держалась небольшая температура, он быстро уставал, его мучил лающий кашель. Даже в молодые годы я обожал ставить трудные диагнозы, применять на практике, к живому больному то, что узнал в аудитории. Я приложил к его спине стетоскоп и попросил глубоко подышать. Сердце у него билось необычно громко, поэтому я попросил его сосчитать — «раз, два, три» — шепотом. И отчетливо услышал его шепот в стетоскопе. Этот симптом называется «пекторилоквия». Часто он свидетельствует о том, что в дыхательных путях образовалась опухоль, проводящая звук. Уверенности у меня не было, но я заподозрил лимфому.

Я сказал куратору, что моему больному нужен рентген. У нас был микроавтобус, который несколько раз в неделю ездил в Дели и обратно. Мы направили больного во Всеиндийский институт — да, у него в груди было новообразование. Сделали биопсию, и она подтвердила болезнь Ходжкина. Больному назначили радиотерапию, он поправился и прожил еще много лет.