Дипак Чопра - Управляй своей судьбой. Наставник мировых знаменитостей об успехе и смысле жизни

Тут внезапно настал полнейший хаос. Прибежали соседи. Вернулась Рита с покупками и обнаружила, что перепуганная малышка заливается слезами, а на полу корчится от боли и ругается незнакомец. Приехала полиция, и я как мог постарался скрыть, что меня трясет от адреналина (все-таки медицинское образование не прошло даром: я сообразил, что нахожусь под влиянием гормона). Оказалось, что грабитель — беглый заключенный, и его быстро вернули в тюрьму.

А жить в престижных пригородах среди докторов-индийцев, уже занявших свое место под солнцем, было куда скучнее. Мы старались сохранить верность своим корням и ежедневно проводили дома церемонию «пуджа» — зажигали масляный светильник и воскуряли благовония. Когда дети подросли, мы отправили девочек в студию классического индийского танца «Бхарап-Натьял», а мальчики зачитывались индийскими комиксами о приключениях Рамы и Кришны. Нас, индийцев, еще теснее сближало то, что многие белые бостонские врачи по-прежнему считали, что мы не такие умелые и опытные, и вечно нас подозревали. Однако эта молчаливая надменность не мешала нам всячески подражать их образу жизни.

Особенно подчеркивали двойственность нашего положения именно те американские обычаи, которыми мы так гордились. Пикники на выходных и вечеринки с коктейлями были точь-в-точь как в телерекламе жидкости для розжига барбекю или бурбона «Кентукки». Разговоры мужчин сводились к похвальбе новыми машинами, которые мы покупали, и соревнованиям, у кого телевизор в гостиной больше. Я слыхал про одного доктора, который всерьез расстраивался, как бы его дети из-за индийской наследственности не оказались слишком маленького роста, ведь тогда их не примут в школьную футбольную команду. И ни много ни мало колол своих детишек гормоном роста, а это было незаконно. Я как эндокринолог очень жалел, что не знаю его лично и не могу предупредить, какие побочные эффекты — вплоть до рака — могут быть у такой «терапии».

Частная практика приносила много радости, но и свои недостатки у нее тоже были. Каждый день у меня на приеме появлялись женщины, страдавшие ожирением, и с мольбой заглядывали мне в глаза: им говорили, что излишний вес может быть вызван «гормональным расстройством». Однако в девяноста процентах случаев я зарубал их надежды на корню. Нет, у них не нехватка гормонов, а избыток калорий. Они огорчались, это меня нервировало. Я перестал быть героем-спасителем из отделения скорой помощи, в моей жизни больше не было лабораторных исследований с их интеллектуальными загадками. Мне наконец открылась истина, известная каждому хорошему врачу: у наших достижений есть предел.

Не потому ли моя личность стала развиваться в новом направлении? Может быть, я, сам того не заметив, выломал кое-какие невидимые кирпичики, и осталась саднящая рана. Заметил я только одно — разочарование в себе. Я много курил и многовато пил. Восемнадцатичасовой рабочий день стал даваться мне с трудом. Мне пришло в голову, что, вероятно, стоит начать медитировать. Никто в моем индийском кружке не относился к медитации серьезно. В позе лотоса гонку не выиграешь.

А вот американцы этим вопросом заинтересовались. Когда Махариши Махеш Йоги прославился как гуру «Битлз», ему удалось добиться культурного сдвига. Слово «мантра» вошло в модный жаргон. В одной комедии Вуди Аллена голливудский агент взволнованно говорит в телефонную трубку: «Я забыл свою мантру!» Медитацию тщательно очистили от всего чересчур экзотического и свели к методу снятия стресса и накопления энергии. В позу лотоса никого силком не сажали. И уверяли, что можно выиграть гонку и при этом обрести внутреннюю безмятежность.

Когда я решил обратиться к «трансцендентальной медитации», шестидесятые давно миновали. А к началу восьмидесятых к ней настолько привыкли, что она даже несколько устарела. Американская поп-культура тем и живет, что постоянно придерживает на своих полках место для чего-нибудь новенького. Это, само собой, означает, что время от времени нужно выбросить что-нибудь старое. Однако в моем случае на меня влияли три обстоятельства. Я уважал религиозность матери, интересовался связью между разумом и телом как врач (хотя на тот момент интерес был чисто биохимический) и знал, что уровень стресса у меня сам собой не снизится.

Словосочетание «идеальный шторм» в смысле «уникальное стечение неблагоприятных обстоятельств» еще никто не применял, но я оказался в эпицентре.

— Разве можно следовать гуру? — спросил один мой знакомый. — Я бы ни за что не доверил никому собственную жизнь!

А кое-кто отводил глаза, и было видно, что им неловко за меня. Слово «гуру» для американцев было синонимом слова «шарлатан». Дома — на берегу Ганга, со спутанными волосами, в отрепьях, с кружкой для подаяния — гуру были на месте. Но когда они перебрались на Запад, с ними что-то случилось. Здесь гуру возглавили секты. Они практиковали разные нечестные психологические трюки и беззастенчиво промывали мозги своим последователям — а те понимали это только потом, гораздо позднее, чем по доброй воле опустошали бумажники. Духовные учителя из Индии запятнали свою репутацию, и к ним относились с глубоким подозрением, хотя не все говорили об этом вслух. А запятнанная репутация — это трагедия. Махариши уже нет; в некрологах, напечатанных в феврале 2008 года, его называли «великим мудрецом», хотя на самом деле «Махариши» — это просто имя, которое означает «великий мудрец», а лично я, когда думаю о нем, заново переживаю всю гамму чувств, связанных с гуру как явлением. Этот человек десять лет занимал в моей жизни такое важное место, что было бы только справедливо говорить о нем вне контекста моих эмоций. В современный мир пришло нечто очень важное.

Махариши Махеш Йоги начинал как своего рода культурный курьез — одинокий монах-индус, поставивший себе цель научить медитации все человечество, — а остался в истории как культурный курьез совсем иного рода, человек, который когда-то был гуру «Битлз». Цели своей он почти что достиг. В шестидесятые годы трансцендентальную медитацию изучали на Западе миллионы. Махариши был знаменит и через много лет после отъезда Ливерпульской четверки — а они свернули лагерь, едва подышав разреженным воздухом Гималаев, где обитал тогда гуру. Искренним искателем духовной истины и негласным последователем гуру остался только Джордж Харрисон.

Махариши обязан своей известностью двум обстоятельствам. Он был настоящий гуру, который по мере сил развеивал тьму в том смысле, какой несет это слово на санскрите, он искренне желал добра человечеству, невзирая на острословов, обозвавших трансцендентальную медитацию «духовным “Макдоналдсом”», и карикатуристов, превратившим белобородого старца в поп-клише. Однако от искренности не было бы никакого толку, не будь Махариши одаренным преподавателем древней индийской традиции. Многие туристы, приехавшие просто поглазеть, уезжали глубоко тронутые тем, что он рассказал им о личности и духовности. Миллионы «бэби-бумеров» обязаны медитации не меньше, чем ЛСД: и то, и другое позволяло достичь измененного состояния сознания. И это сходство оказалось фатальным. Если «кислота» делала из человека изгоя, наркомана, которому не было места в приличном обществе, значит, и учение гуру так же порочно.