Дипак Чопра - Управляй своей судьбой. Наставник мировых знаменитостей об успехе и смысле жизни

У такого больного много друзей-сверстников, которым сделали ту же операцию. Они говорят, что после нее некоторое время ужасно маешься, однако современная хирургия дошла до таких высот, что вставать начинаешь в тот же день. Хирург извлекает чистую артерию откуда-нибудь из другой части организма, обычно из ноги, и вшивает ее на место засорившейся — и тем самым обеспечивает беспрепятственный приток крови к сердцу. Процедура достаточно безопасна, так что это, в сущности, обязательная веха, которую приходится миновать в середине жизни. Итак, с некоторой тревогой пациент, которого со всех сторон подбадривают, все же решается на операцию и платит за нее в среднем 100 000 долларов. Обдирают как липку, думает он при этом, но ведь речь идет о жизни и смерти.

Однако его решимость будет сильно подорвана — и хорошо бы, чтобы так и было, — если он узнает, что аорто-коронарное шунтирование по статистике продлевает жизнь лишь трем процентам больных. Поначалу считалось, что эта операция показана лишь в крайнем случае, в основном — если левая главная нисходящая артерия так засорена, что высок риск инфаркта со смертельным исходом. А иначе процедура в основном просто облегчает симптомы, и месяца через два пересаженная артерия тоже засоряется, если только пациент не изменит образ жизни самым коренным образом, однако делают это лишь немногие: ведь с их точки зрения они решились на операцию именно для того, чтобы их вылечили.

Страшно, когда тебе вскрывают грудную клетку, поэтому разработали другую процедуру, не на открытом сердце — коронарную ангиопластику, когда в артерию помещают крошечный воздушный шарик, а потом его надувают. Задача — расширить сузившийся кровеносный сосуд и обеспечить более сильный приток к сердцу кислорода. Обычно вставляют стент — распорку, — чтобы сосуд не сузился обратно. По данным на 2006 год ежегодно проводится 1 300 000 процедур ангиопластики, средняя их стоимость — 48 000 долларов. Однако на самом деле ангиопластика и стентирование приносят пользу — то есть продлевают жизнь — лишь 5 % больных. Причем процедура чревата весьма реальным риском выпустить в засоренную артерию какую-нибудь затвердевшую бляшку. А если даже крошечная частичка бляшки попадет в кровоток, она может привести к инсульту или к легочной эмболии (тромб в сосудах, обеспечивающих легкие кровью).

Каждый год производится сотни тысяч ненужных хирургических операций и процедур во всех отраслях медицины — точное их число разнится в зависимости от источника. И лекарства на поверку оказываются далеко не так эффективны, как убеждает нас реклама. В последние годы появились неприятные новости, что самые популярные антидепрессанты — все они принесли фармацевтической промышленности миллиарды долларов — в случаях легкой или умеренной депрессии не сильно эффективнее плацебо. Это лишь последний пример того, как чудо-лекарства теряют блестящую репутацию, а между тем история продолжается.

Прибавьте к этому количество жертв врачебных ошибок. За период от 1999 до 2012 года, когда я пишу эти строки, количество смертельных исходов, связанных с врачебными ошибками, возросло с 98 000 примерно до 200 000 человек, это одна из главных причин смертности в нашей стране. Причины у подобных ошибок самые разные, в том числе и чрезмерная нагрузка у докторов, и все возрастающая сложность современных медицинских процедур. Однако, по иронии судьбы, чтобы избежать ошибок, врачи проводят бесконечные обследования и анализы. За период с 1996 до 2012 года количество визитов к врачу, после которых назначается больше четырех анализов и диагностических процедур, возросло в три раза, а количество МРТ мозга — в четыре, причем назначают МРТ теперь без особых медицинских причин.

Подобные доводы нервируют медицинский истеблишмент, и я понимал, что если буду продолжать в том же духе, пострадает моя репутация специалиста. Система способна выдержать лишь ограниченное количество критики, а потом бунтарей наказывают. Когда я был, так сказать, лицом «Махариши-аюрведы», моя роль была так далека от официальной медицины, что тревожиться было не о чем. К счастью, у меня было основательное прикрытие. Если бы я удовлетворился ролью врача в стиле нью-эйдж, пусть даже и самого знаменитого врача в стиле нью-эйдж, все бы сразу понимали, что за нишу я занимаю. Америка терпимо относится и к причудливым верованиям, и к эксцентрическому образу жизни. На сеансах одного научно-фантастического фильма в зале смеялись, когда герой говорил приятелю: «По-моему, Джерри у нас подключился к астральному каналу Дипака Чопры!» Мне тоже было смешно. Однако внутри исподволь нарастало давление — и не желало отступать.

Когда я так решительно бросил трансцендентальную медитацию, Рита встревожилась, однако она человек потрясающе гибкий. Наши бостонские друзья по-прежнему были в основном врачи-индийцы, и если аюрведа вызывала у них ироническую усмешку, к славе они относились совсем иначе. Когда у тебя звонит телефон и жена говорит: «Дипак, это Мадонна» или что-то в этом роде, повисает почтительное молчание. Благодаря Рите Маллика и Гаутам выросли в доме, где всегда царили покой и любовь, в полной изоляции от журналистов, которые отгрызали от моей жизни огромные куски — но по краям.

Что до Махариши, то его позиция по отношению ко мне была загадочной. Каждый год в январе я получал приглашение на его день рождения, а если у Махариши возникали какие-то проблемы со здоровьем, родные звали меня, будто я был его личным врачом. Если после моего ухода в движении сторонников трансцендентальной медитации на меня начали посматривать с ужасом и отвращением, удивляться тут нечему: именно так истинные верующие относятся к отщепенцам. Наверное, то, что Махариши предложил мне выйти за пределы устоявшейся системы «лекарства и хирургия», было величайшим благодеянием, которое мне оказывали в жизни. И от этого совесть из-за того, что я передумал, терзала меня еще сильнее. Когда потом старая гвардия сомкнула ряды, кое-кто в глубине души меня понял. Большинство — нет. Они были в плену всего того, что следует из выражения «просветленный учитель». Что бы ни говорил им Махариши, ошибаться он не мог. Однако я поддерживал в себе убеждение, позволявшее выжить в ситуации внутреннего межкультурного конфликта: Махариши понимает, что я делаю. Такова моя дхарма, и он хочет, чтобы я ей следовал.

Нет никакой разницы между дхармой и Дхармой — большим и малым. Если человек чувствует свое призвание, ко всем обращается один и тот же голос. Каждый из нас играет свою роль, однако с более широкой точки зрения мы развиваемся вместе, параллельно и одновременно. Я был искренне убежден в этом, и если моей главной целью было честолюбивое стремление изменить официальную медицину, в этом я был отнюдь не одинок. К 1992 году пышный фасад медицины лекарств и хирургии начал рассыпаться на глазах. Передовые исследователи, в том числе Дин Орниш из Гарварда, доказывали, что болезни образа жизни можно лечить без лекарств и хирургии. Ишемическая болезнь сердца, диабет, рак предстательной железы, рак груди, ожирение — вот болезни, затраты на лечение которых составляют четверть всех расходов американцев на здравоохранение, и при этом их обычно легко предотвратить и зачастую вполне можно держать под контролем, стоит только изменить образ жизни и рацион.