Идрис Шах - вестник суфизма (Сборник)

Дорис Лессинг, Нобелевский лауреат по литературе, была одним из самых преданных сторонников и друзей Идриса Шаха. Ее собственная духовная эволюция пережила такие этапы, как вера в коммунизм, затем феминизм и, наконец, суфизм.

В Родезии, куда ее родители-англичане поехали, чтобы обзавестись фермерским хозяйством, она стала коммунисткой; только коммунисты тогда говорили о расовой дискриминации, а категоричная девушка хотела в самые короткие сроки преодолеть барьер между белыми и цветными, мужчинами и женщинами. Сталин был ее кумиром до конца сороковых, а затем, как пишет Лессинг, «многие, кого я считала друзьями, стали переходить улицу, чтобы не здороваться со мной». У нее была неудачная семейная жизнь — за плечами два развода и трое детей; и она решилась круто изменить свою жизнь и в 1949 году переехала в Лондон, где опубликовала свой первый роман «Трава поет» и отказалась от приверженности коммунистическим взглядам.

В 1962 году Лессинг выпустила книгу «Золотая тетрадь», которую объявили «библией феминизма» и которая пользовалась огромной популярностью в 1960-е, по сути став впоследствии основанием для вручения Лессинг десятилетия спустя Нобелевской премии с формулировкой «писательнице, которая стала летописцем женского жизненного опыта».

Но после того, как Лессинг прочла книгу Идриса Шаха «Суфизм», увлечение феминизмом ушло в прошлое, и Дорис стала яростным приверженцем суфизма. Ее поразила та безмятежность, с которой суфии относятся к бытию и отдельной человеческой жизни, в противоположность издерганным западным интеллектуалам, раздираемым всевозможными комплексами и внутренними противоречиями. И надо признать, что в своей отрешенности Лессинг достигла немалых успехов, отказавшись принять титул леди из рук самой королевы.

Идрис стал для нее настоящим Учителем; ему была посвящена ее восторженная статья 1964 года «Слон в темноте»; его она идеализировала и на его защиту, как Дон Кихот, вставала на протяжении двадцати лет их знакомства.

Ее публицистическая война с Л. Элвеллом-Саттоном, беспощадным критиком Шаха, опубликовавшим в 1975 году статью «Суфизм и псевдосуфизм», приводила всех в восхищение. Профессор по исламской и современной Персии Лоренс Поль Элвелл-Саттон читал курс на персидском языке в Эдинбургском университете и затрагивал в своих статьях о Шахе такие сложные темы, как средневековая структура языка фарси или личный опыт суфия, в которых Лессинг была неискушенна, но она все равно смело бросалась в бой.

Вот пример их дискуссии в «Книжном обозрении Нью-Йорка», № 7, 22 октября 1970 года.

Ответ Лессинг на статью Саттона назывался «Таинственный Восток». В своей статье Дорис довольно едко писала, что явный недостаток информации и фактического материала у Элвелла-Саттона о значительных литературных достижениях Идриса Шаха и его широком признании среди британцев вызывает у нее большое удивление. И тексты, которые Саттон называет «набросками» (он говорил так о книге «Путь суфия»), получили премию одной из программ «Би-би-си» как лучшая книга года, хотя в конкурсе участвовало не менее 20 тысяч авторов.

Может быть, Саттон упрекнет и Университетскую школу европейских исследований Сассекса за приглашение автора с выступлением перед членами университета, ведь этот автор написал лишь «школьное эссе», язвительно писала Лессинг. Она также указала, что в одной из радиопередач «Би-би-си» некий академик, телевизионная звезда и, кроме того, один из самых известных

критиков, похвалил книгу Шаха, сказав, что она имеет выдающееся значение для нашего времени.

А литературное и образовательное приложения к «Таймс» постоянно восхищаются работами Шаха — может быть, они все лишь его вздорные приверженцы? Да, заключала Дорис Лессинг, у доктора Элвелл-Саттона действительно слишком мало информации. Например, такой, что у Шаха устойчивая репутация в Англии и его книги считаются многими замечательным трудом по суфийской мысли.

Лоренс Элвелл-Саттон отвечал своему оппоненту в не менее провокационной манере, заостряя внимание на том, что названные Дорис Лессинг «факты» — это всего лишь мнения отдельных людей, поэтому их ценность прямо пропорциональна квалификации их владельцев. А из похваливших книгу читателей, вероятно, лишь единицы что-то знают об исламской религиозной литературе или философии.

Напомнил он и про историю с рукописью: «Я был бы счастлив исследовать документ Омара Али; но с тех пор, спустя почти четыре года после объявления о его открытии, он все еще был не в состоянии сделать это. в этом удовольствии мне было отказано. .осторожный анализ свидетельства в книге Грейвза/Шаха давно убедил меня (и многих других) в воображаемой природе „рукописи"... хотя. я могу дать ему адрес превосходного подделывателя в Тегеране.»

Саттон писал, что не хотел бы приписывать Идрису Шаху или Омару Шаху сверхъестественные гипнотические способности, но, судя по радиопередаче «Би-би-си», про которую упомянула Дорис Лессинг, его можно простить за такое допущение — слишком «подхалимской» была манера собеседников Идриса Шаха. Но если говорить серьезно, продолжал он оппонировать Лессинг, дело в другом.

Часть западной интеллигенции отчаялась найти ответы на вопросы, которые сбивают с толку. Поэтому, столкнувшись с «мудростью Востока», они забывают про свои критические способности и немедленно становятся жертвами самого вульгарного промывания мозгов. Словами о том, что надо читать оригиналы, а не откровения мистиков-дилетантов, таких как Дорис Лессинг и Идрис Шах, и завершил Саттон свою статью.

Какая резкая оценка—«мистики-дилетанты». Да, война на фронтах научной мысли бывает порой очень «кровопролитной». Любопытно то, что Идрис Шах практически никогда не вступал в подобную открытую конфронтацию и публичную перепалку, что, согласитесь, выглядит очень мудро. Тому, кто уверен в своей правоте, нет нужды отстаивать ее публично.

В своей «Истории западного суфизма» Эндрю Равлисон писал, что книга Шаха «Суфизм», изданная в 1964 году, является, возможно, самой известной из всех работ по суфизму, однако контакт Шаха с учителями суфизма кажется ему маловероятным. Суфизм Шаха, так же как и суфизм Беннетта, был суфизмом немусульманским, а, скорее, универсальным (то есть не являлся неотъемлемой частью ислама, как считают многие восточные суфии). Равлисон признал Шаха частью развития западного суфизма, частью, нанесенной на общую «картину» суфизма. Но несмотря на то, что Шах сделал суфизм ордена Накшибанди доступным для западного общества, сам Шах не стал, по мнению Равлисона, достаточным авторитетом для ортодоксального восточного суфизма.