Александра Давид-Ниэль - Тайные учения Тибета (сборник)

В лесистых местностях Тибета трупы сжигают. Жители обширных безлесных центральных и северных областей, располагающие в качестве топлива только навозом скота, оставляют своих покойников на растерзание хищным зверям на специально отведенных для этой цели участках на окраине селения. Кочевники или жители отдельных районов уносят мертвецов куда-нибудь в горы. Что касается останков высоких сановников или духовенства, то их иногда высушивают двойной процедурой: засолкой и поджариванием в масле.

Получаемая в результате такой обработки мумия именуется мардоно. Мумии завертывают в одежды, золотят им лица и таким образом обряженных заключают в мавзолеи из массивного серебра, украшенные драгоценными каменьями. В некоторых гробницах на уровне головы трупа помещают зеркало, отражающее его золотой лик. Других великих лам просто пережигают в масле, а кости их хранят в богатых ковчегах.

Все тибетские могильные памятники имеют форму шертен, в подражание стюпа древних буддистов.

Под влиянием буддийского учения о святости добрых дел ламаисты видят в обряде погребения возможность раздачи посмертной милости. Умирающий выражает желание – или по крайней мере предполагают, что он его выражает, – чтобы тело его, в качестве последнего дара милосердия, послужило для насыщения голодных.

В сочинении, озаглавленном «Путеводитель для душ умерших на том свете», о церемонии погребения говорится следующее:

1. Труп переносят на вершину горы. Здесь хорошо отточенным ножом отсекают от него руки и ноги. Внутренности, сердце, легкие раскладывают на земле. Их пожирают птицы, волки и лисицы.

2. Тело сбрасывают в священную реку. Кровь и трупная жидкость растворяются в голубых волнах. Мышцы и жир идут в пищу рыбам и речным грызунам.

3. Труп сжигают. Мышцы, кожа, кости превращаются в груду пепла. Тизасы (полубоги, питаются запахами. Некоторые насыщаются ароматами, между тем как другие предпочитают зловоние) питаются смрадом от костра.

4. Труп зарывают в землю. Тело, кости, кожу сосут черви. Зажиточные семьи, имеющие чем заплатить ламам, уже после погребения заказывают отправление заупокойных обрядов на каждый день в течение почти шести недель. После этого сооружают изображение покойника из деревянных палочек и навешивают на них принадлежавшие ему при жизни платья. Голову изображает лист бумаги. Иногда на нем рисуют умершего, но чаще всего такие листы покупают в монастырях, где они изготавливаются типографским способом. Существует два образца листов: на одном изображен мужчина, на другом – женщина. Под изображением оставлено место, куда вписывают от руки имя покойника или покойницы.

Снова совершают религиозный обряд. В конце церемонии лама сжигает лист с изображением умершего. Одежды, надетые на чучело, переходят в его собственность как часть гонорара.

После этого символического сожжения узы, еще привязывавшие мертвого к живым, окончательно обрываются.

Тибетцы всеми силами стремятся избежать всяких сношений с усопшими. Особенно ясно выражают это крестьяне в прощальных речах, обращенных к мертвецу.

Непосредственно перед выносом тела из дома, когда покойнику подают его последнюю трапезу, один из старейших членов семьи говорит ему:

– Слушай (имярек), – говорит он, – ты умер. Пойми это как следует. Тебе здесь больше нечего делать. Поешь посытнее в последний раз, тебе предстоит долгий путь через ущелья и перевалы. Наберись сил и больше назад не возвращайся.

Мне пришлось однажды услышать еще более любопытные увещевания. Настойчиво повторив несколько раз, что покойнику больше на этом свете делать нечего и его просят не возвращаться, оратор добавил:

– Пагдзин, знай, в твоем доме был пожар. Все твое имущество сгорело дотла. Ты забыл уплатить долг, и твой кредитор увел двух твоих сыновей в рабство. Жена твоя ушла к новому мужу. Тебе будет очень горько видеть эти несчастья. Поэтому смотри не вздумай возвращаться.

Меня поразило нагромождение таких необычных злоключений. «Как все это случилось?» – спросила я у одного из присутствовавших.

– Совсем ничего и не случилось, – ответил тот, лукаво улыбаясь. – Дом и скот в сохранности. Жена и сыновья спокойно сидят дома и никуда не собираются уходить. Все это говорится, чтобы отбить у покойника всякое желание вернуться домой.

Подобные военные хитрости кажутся довольно-таки наивными для людей, верящих в способность «двойника» видеть и слышать все, что происходит в мире живых.

Лама тоже призывает умершего продолжать свой путь не оглядываясь, но он убеждает его на языке священных обрядов, гораздо более изысканном, чем выражения, употребляемые селянами. Кроме того, совет этот дается ему на благо, между тем простолюдины помышляют только, как бы избегнуть оккультного присутствия привидения, которого они боятся.

Тем временем, пока совершаются заупокойные обряды, дух умершего бредет по Бардо. Одно за другим возникают перед его взором то сияющее существо совершенной красоты, то омерзительные чудовища. В разных направлениях расходятся дороги всех цветов радуги. Его осаждают странные видения. Растерянный, обезумевший дух блуждает среди сонмов одинаково страшных для него призраков. Если до его духа доносятся благие напутствия, расточаемые ламой над его мертвым телом, и ему удается ими воспользоваться, он может, подобно провидцам-посвященным, сознательно вступить в потусторонний мир, и избранная им стезя приведет его к возрождению среди богов. Но для тех, кто при жизни не имел о Бардо ни малейшего представления, кто попадает туда преисполненный сожалений об утраченной жизни, наставления ламы совершенно бесполезны, они их даже не слышат.

В смятении дух упускает случай проявить за гробом находчивость и уклониться от математически справедливого возмездия за прошлые свои поступки. Его обступают, предлагая себя, зачаточные органы людей и животных, и обманутый ложными видениями, принимая их за гроты и дворцы, дух устремляется под манящие прохладой и покоем своды. Таким образом, он сам предопределяет для себя характер нового воплощения. Один возродится в оболочке пса, другой будет сыном почтенных родителей.

По другим верованиям, те, кого не посетило духовное просветление, кто не уловил смысла первого загробного видения, бредут, словно объятое страхом стадо, через миражи Бардо до самого судилища Шиндже, который изучает их прошлую жизнь в зеркале, хранящем отражение всех деяний, или же взвешивает их поступки в виде белых и черных булыжников. В зависимости от степени перевешивания добрых или злых дел он решает, в какой среде дух должен перевоплотиться, а также определяет условия перевоплощения: физическая красота или уродство, духовная одаренность, общественное положение и прочее. Перед лицом беспристрастного и неумолимого судьи не может быть и речи, чтобы спастись хитростью. Помимо того, изворотливость вообще имеет успех только в пределах, допускаемых характером совершенных при жизни дел. Я уже упоминала об этом, в качестве примера привожу здесь очень типичную тибетскую притчу, не лишенную, впрочем, юмора.