Александра Давид-Ниэль - Тайные учения Тибета (сборник)

Ангкуры, присужденные нескольким особо отмеченным людям Далай-ламой, скорее носят самый общедоступный характер, наиболее часто они дают ангкур Ченрези.

Двенадцать Далай-лам сменили друг друга в Потале, прежде чем там появился нынешний правящий монах-король. Большинство из них умерли молодыми, и только двое из них – по разным причинам – стали широко известны.

Первый – Лобсанг Гьяцо, часто называемый «Великий Пятый». Именно он получил временную светскую власть. Став сувереном, он получил репутацию способного и энергичного человека, не считавшего ниже своего достоинства демонстрировать великолепные церемонии, столь ценимые жителями Тибета.

Его преемник, шестой Далай-лама, знаменит иначе. Он имеет менее благородное происхождение, хотя и заслуживает особого упоминания из-за легенды, связанной с темой этой книги.

Злая судьба заставила считать этого ребенка перевоплощением Лобсанга Гьяцо и олицетворением (аватаром) Ченрези. Он был невероятно интеллектуальным человеком. Несомненно, он был бы и блестящим королем, и отличным поэтом, если бы Далай-ламы, хотя и были единоличными властителями, все же были вынуждены соблюдать монашескую дисциплину, которая предписывает строгое безбрачие. Известно, что Цаньян Гьяцо не соблюдал это.

Титул перевоплощенца – тулку не может быть аннулирован; Далай-лама не отказывался от своего предназначения. Однако это был молодой человек, который не мог держать в узде свои чувства и давал полную волю своим греховным наклонностям.

Когда человек пристально смотрит на сочный персик,

Висящий недоступно на вершине персикового дерева,

Так и я смотрел на деву благородного рождения,

Очаровательную и полную юной энергии.

Украдкой идя по дорожке,

Я встретил мою возлюбленную, такую прекрасную

и ароматную,

Лазурная бирюза, которую я нашел

И затем должен был отвергнуть.

Дева, к которой стремится мое сердце,

Ты не можешь быть ничьей, кроме как моей,

Я хотел бы думать, что я добился

Самого драгоценного из жемчугов Океана.

Мир, ты, бормочущий попугай (те, кто обвинял его),

В ивняке джолмо [111] желает петь,

Ужасные или нет, боги и демоны ждут меня,

Я хотел бы сделать моим сладкое яблоко,

Которое висит здесь передо мной.

Я пошел к самому замечательному из лам [112]

Умолять его направить мое сознание;

И я оказался неспособен, даже в его присутствии,

сосредоточить его на нем,

Оно сбежало и уплыло к моей любви.

Напрасно я вызываю в памяти лицо моего мастера,

Оно не отображается в моем сознании;

Но и без моего желания лицо моей возлюбленной

Всплывает в моем сознании, и там больше ничего нет.

Мои мысли уходят все дальше и дальше, уводя меня далеко,

Они должны были лететь к святому учению,

В этой жизни, несомненно, я должен стать Буддой.

На востоке, на горной вершине

Сияет белый диск луны.

Облик моей возлюбленной

Мелькает перед моим сознанием.

Мое сознание далеко,

Мои ночи бессонны;

Дни не приносят мне объект моего желания,

И мое сердце очень утомлено.

Следующие две строчки дают точное описание шестого Далай-ламы. Они известны всем жителям Тибета:

Что жители Тибета думали о том странном виде, в котором благородный Ченрези явился им в этом необычном перевоплощении? Вера заставляет человека видеть все в особом свете; несмотря на оригинальность Цаньян Гьяцо, большинство жителей Тибета продолжало верить в его божественную сущность.

Но китайцы, которые в то время владычествовали на Тибете, выказали меньше терпения. Они свергли чересчур страстного Далай-ламу и казнили его, к великому негодованию жителей Тибета. Напрасно они предлагали впоследствии другого молодого человека, которого они выбрали, утверждая, что Цаньян Гьяцо не был подлинным аватаром Будды и был выбран ошибочно. Верующие отказались признать нового ставленника Далай-ламой и нетерпеливо ждали перевоплощения несчастного Цаньян Гьяцо.

По этому вопросу сам Цаньян Гьяцо, как говорят, оставил следующее предсказание. Как и предыдущие его стихи, эти строки очень популярны на Тибете:

Там фактически и был обнаружен в области Литханг (Восточный Тибет) ребенок, имевший признаки, необходимые для признания его новым воплощением усопшего Далай-ламы.

Все это – подлинные исторические факты. Причина, по которой я остановилась на них столь подробно, заключается в том, что я могла бы прокомментировать некоторые странности Цаньян Гьяцо. Похоже, что он был приобщен к определенным практикам, которые позволяют – или, возможно, даже поощряют – то, что кажется нам распущенностью. И действительно, это было бы верно в любом другом случае, кроме ситуации с «посвященным» в то исключительное учение, о котором трудно говорить вне рамок медицинского трактата.

Нас вынуждает подозревать, что Цаньян Гьяцо был знатоком этих методов, помимо прочих признаков, очевидно фантастическая история, хотя символизм ее совершенно ясен любому, кто был знаком с этим учением. Вот эта история. Однажды Цаньян Гьяцо находился на верхней террасе своего дворца в Потале, в компании тех, кто был шокирован его распущенным поведением.

«Да, у меня есть любовницы, – сказал он в ответ на их упреки, – у вас, тех, кто обвиняет меня, также есть любовницы, но неужели вы думаете, что обладание женщиной для вас – то же самое, что и для меня?»

После этих слов он приблизился к краю террасы и помочился на баллюстраду. Жидкий поток спустился к фундаменту Поталы и затем «поднялся» к высоко расположенной террасе и возвратился в Великого ламу по тому же самому каналу, из которого вышел.

Тогда великий лама обратился к окружающим:

«Сделайте то же самое, – сказал он, – а если не можете, поймите, что мои отношения с женщинами отличаются от ваших».

Подобная история может показаться пародией на учение, но мы вполне можем поверить, что это – искаженная версия вполне реального события.

Определенный класс тибетских мистиков преподает учение, являющееся наполовину физическим, а наполовину духовным, включая даже такие странные методы, как возвращение в тело изошедшей из него жидкости, которая будет израсходована в сексуальном союзе, или впитывание ее обратно после того, как она была выведена из тела.