Наталья Степанова - Заговоры сибирской целительницы. Выпуск 10

Сидя на табуретке, я все больше укреплялась в мысли, что не сможет бабушка отказать Ефиму, ведь было очевидно, что он наконец-то полюбил. Но полюбил он, на свою беду, женщину, которой скоро придет пора покинуть этот мир…

Обычно моя обязанность состояла в том, чтобы я сидела молча и наблюдала за тем, что делает бабушка, когда приходят больные, – я училась. Кроме того, подавала воду, травы, исполняла все ее поручения.

На другой день, когда пришел Ефим, бабушка велела мне сесть рядом с ней за стол, круглый и очень старый. Ефим терпеливо ждал, что она скажет, и лишь сжатые в кулаки руки да побелевшие костяшки пальцев выдавали его волнение.

– Эко угораздило тебя, парень, – заговорила наконец бабушка. – Другой, что ли, не было? Ну да ладно, помогу я тебе, а ты уж потом накажи внукам, чтобы молились за род Степановых. И то ведь не было бы их, если бы не мой переклад! Нынче же уезжай с ней, Ефимушка, нам с тобой встречаться больше нельзя. Мне из твоих рук нельзя брать хлеб. А потомкам моим нельзя будет у твоих потомков хлеб брать, чтобы не сошла на них беда. Есть у твоей суженой кот, вот тут-то грех и будет. В городе ведь коров не заведешь. Случиться это должно седьмого июля. Вот тебе платок. Оботри ей лицо, чтобы она потом по своему коту не больно убивалась. В память о дружбе нашей и о моем подарке тебе никогда не отказывай в помощи страждущим с именем Евдокия. Да отпиши потом хоть в двух словах, как все прошло.

…Передо мной лежит листок в клеточку:

«Здравствуй, матушка моя названая!

Ниже земли мой тебе поклон! Пишу со слезами на глазах. Я раб Божий, а тебе, матушка, преданный ученик и слуга. Снишься ты мне, и рад я этим снам – хоть так поглядеть удается…

К городу привыкаю потихоньку. Правда, лес здесь далеко, тяжело мне приходится. Знаю, матушка, как ты устаешь, и потому буду краток.

Случилось задуманное тобою день в день – в двенадцать часов дня седьмого июля, как раз на Ивана Купалу. Жена моя – спасибо тебе за то, что жизнь ей подарила, – громко вскрикнула. Я смотрю, кот наш вспрыгнул к ней на колени и лапами уперся в грудь. Видно, когтями задел. Затем кинулся кот к балкону, повернул голову и, как человек, посмотрел на нее, постоял немного и прыгнул вниз. Жена закричала, а я наготове с твоим, матушка, платком. Утер ей лицо да шепчу все, что нужно. Она и обмякла. Кота я похоронил и сделал все как положено. Знаю, будет моя Любушка теперь жить. И вечный я должник твой, матушка, в неоплатном долгу я пред тобой.

Покоряясь воле твоей, прощаюсь с тобой, благодатная, Богом данная моя матушка! Сколько жить буду – буду молиться за тебя и внукам накажу, чтобы делали это. Во веки веков аминь. Если можно, то в памяти своей держи Ефима, верного тебе до гробовой доски».

Недавно я узнала от мастеров, что Ефим умер. В память о нем я написала этот рассказ. Так пусть же люди не забывают имена истинных мастеров, которые лечили и исцеляли во славу Божью.

Из письма:

«Не в моем характере изливать душу, особенно тем, кого я не знаю. Но с тех пор, как я начала собирать Ваши книги, Вы, Наталья Ивановна, стали для меня очень близким человеком. Вот я и решила написать это письмо, возможно, кому-то оно окажется полезным. Все, что я расскажу Вам, чистая правда. Было это, как мне теперь кажется, очень давно…

Мама родила меня рано, от одноклассника. Его родители тут же переехали жить в другой город, и своего отца я ни разу не видела. Выписавшись из роддома, мама отдала меня тетке. Я за это ее не осуждаю, ведь ей было всего шестнадцать лет. По словам тетки, мама была очень красивой… Но и маму я живой никогда не видела – поехала она с компанией отдыхать к реке и утонула.

Тетка воспитывала меня, как могла, не обижала. Когда я пошла в третий класс, она связалась с сектой, которая постепенно все прибрала к рукам: вначале все имущество тетки, а потом и квартиру. Она все им отписала.

Тетка и раньше-то была неразговорчивой, а как вошла в секту – совершенно перестала меня замечать. Но я ее очень любила, да и кого мне было еще любить… Мы стали жить на даче, на которую сектанты не позарились, так как, кроме скособоченного туалета и гнилой сараюшки, там ничего не было. В школу я не ходила – далеко добираться. В доме-сарае было холодно. Чтобы прогреть его, я собирала сучья и топила железную печку, которую тетка нашла на дачной свалке.

Секта была заинтересована в том, чтобы вовлекать в свои ряды новых людей. Бывало, тетка по нескольку дней отсутствовала, выполняя возложенные на нее поручения. В такие дни мне было особенно страшно и холодно. А еще меня мучил голод. И вот однажды я решилась на воровство. Влезла через чердак в соседнюю дачу, нашла там варенье и принесла к себе. Когда тетка вернулась, она жестоко избила меня. Она считала, что я должна была смиренно принимать жизнь такой, какая она есть. Вроде как суждено с голоду умереть, значит, так тому и быть.

Вскоре мы «собрались ходоками», как говорила тетка, то есть пошли искать новых людей для общины. Я была рада, что мы уйдем из сарая и будем вместе. Старый сарай, жутко скрипевший от порывов ветра, весь изъеденный мышами, я ненавидела всей душой.

Итак, мы пустились в странствие. Тетка, подсаживаясь на улице к незнакомцам, слащавым голоском заводила разговор о вере и всегда заканчивала предложением вступить в секту. Как ни странно, многие брали адрес, и я каждый раз представляла, как пройдет совсем немного времени – и эти люди тоже окажутся в холодном и гнилом сарае.

Иногда мне доводилось бывать с теткой в общине. Я видела, как сектанты пели, разговаривали по душам… Казалось, что все эти люди бесконечно любят друг друга. В такие минуты я понимала, почему тетя отдала им все. Многие из сестер и братьев отказывались не только от личного имущества, но и от родственников, даже от детей, если те чинили им препятствия и не давали посещать собрания секты. Они обо всем на исповедях рассказывали наставникам, а те делали выводы из услышанного. Когда тетушка доложила наставнику о моих крамольных мыслях (я ей неоднократно пыталась втолковать, что если бы нас любили, то не оставили бы без квартиры), меня объявили порождением дьявола и отлучили от общины. Тетка, естественно, тоже отказалась от меня, доказав тем самым свою преданность секте. Взяв за руку, она подвела меня к перекрестку и, отвернувшись, сказала: «Иди, дьяволица, на все четыре стороны». Потом она ушла, а я еще долго стояла, надеясь, что тетка одумается и вернется, но она не вернулась.

Вы представить не можете, как много теперь беспризорных детей… Кто-то из вас, наверное, видел среди них и меня. Мы собирались стайками, ночевали на чердаках, в подвалах, на чужих дачах. У всех были разные судьбы. У одних родители наркоманы и алкоголики, у других сидели в тюрьмах. Подружка моя Настя в девять лет сбежала из детдома, не выдержав издевательств воспитателя-мужчины. Потом мы стали работать на сутенеров. Чтобы мы не сбежали, нас все время запугивали и били, у меня до сих пор осталось несколько шрамов.