Наталья Степанова - Заговоры сибирской целительницы. Выпуск 25

Колдун, наводя порчу на раздор, сам устанавливает сроки, и не обязательно порча будет работать тринадцать лет: может, больше, а может, и меньше. Исходя из того, на какое время колдун хочет навести порчу, он использует определенное число свечей: девять лет – девять свечей, десять лет – десять свечей и т. д. Такие порчи еще называют рассорками. Наводят их с помощью какого-то предмета, которым сообща пользовались или хотя бы брали в руки жертвы порчи. Вещь эту ломают или рвут в клочья, читая особый заговор, а потом обломки или лоскутки относят на реку и оставляют на разных берегах. Сразу же после этого колдун и зажигает свечи.

Для того чтобы снять порчу на раздор существует немало специальных молитв и заговоров. Сегодня я научу вас одному хорошему способу, с помощью которого можно снять тринадцатилетнюю рассорку.

Вам потребуются огнеупорная (печная) глина и вода, взятая из трех колодцев или из трех прорубей. Глину, кстати говоря, нужно брать прямо из печи.

Глубокой ночью, когда обе стрелки на часах будут стоять на цифре три, опустите глину в ведро с водой. После этого на поверхности воды появятся круги. Глядя на эти круги, читайте следующий заговор:

Утром, когда на небе заалеет заря, отнесите воду на пеший перекресток и вылейте ее прямо посередине. В тот же день вы почувствуете, насколько легче вам стало, а вскоре судьба сведет вас с тем человеком, с которым вы так хотели увидеться.

Из письма Терещенко Оксаны Федоровны:

«Еще два года назад я была абсолютно уверена в своем муже, наверное, верила ему даже больше, чем себе. Я за ним была, что называется, как за каменной стеной. Стоит ли говорить, насколько я была счастлива. Родила ему двух деток. Девочки, как две капли воды похожи на мужа, такие же, как он, добрые и веселые. Но, видно, не зря говорят, что беда тихо подбирается. Потеряла я работу и села дома – дочек воспитывать да хозяйством заниматься. А муж устроился на новое место, где больше платят. Заправляла там всем одна женщина. Она-то и положила глаз на моего Сашу, да так мне прямо и сказала: “Вот такого мужа мне и нужно. Ты хорошо пожила, теперь дай и другим пожить”.

Не знаю, что она делала и к кому ходила, но только мой муж оказался в полной ее власти. Позвонит она ему по телефону, и хоть раннее утро на дворе, хоть глубокая ночь – он тут же собирается и бежит к ней.

Уговорила я его поехать на месяц к моей маме, в Украину. Мама моя старенькая и все время болеет – ей помощь нужна. Сели мы в поезд, до отправления несколько минут оставалось – и тут звонок. Поговорил он по телефону, а потом выскочил и убежал – к ней, естественно. Я – с девочками, с чемоданами – одна в поезде сижу и реву, а он даже не оглянулся, бросил нас – и делайте что хотите.

Приехала в Украину сама не своя, все мне не мило, сердце прямо в клочья рвется. Так мне стало тошно, так плохо, что я, грешница, не выдержала и решила одним махом со всем покончить – от боли нестерпимой, ревности и страха раз и навсегда освободиться. Все, думаю, хватит мне страдать, не могу больше и не буду терпеть – видно, судьба у меня такая.

Теперь даже и не помню, как я тогда влетела в сарай, как надела петлю на шею, как стала задыхаться, а потом как будто куда-то провалилась. Очнулась я в больнице, возле меня доченьки мои сидят, жалкие, испуганные, как воробушки нахохлившиеся. Увидели, что я открыла глаза, да как заревут… Тут я похолодела от ужаса. Как же я могла решиться своих девочек оставить, так напугать моих любимых доченек? Нет и не будет мне прощения за мою глупость! И все из-за мужика какого-то, вот дура-то! Это они, маленькие мои, золотки мои, заметили, как я вбежала в сарай, подняли крик, и меня успели спасти.

Из больницы я выходила, приняв твердое решение: распрощаться с мужем раз и навсегда и выкинуть его из головы, как будто никогда его и не было, попробовать заново все начать и жить для своих детей. Но сердце все равно болезненно сжималось, стоило мне подумать о муже и его любовнице, а думала я часто, ведь сказать – это одно, а сделать – это совсем другое.

И вот пошли мы как-то с детьми к Днепру. Девочки играют, а я на траве сижу и смотрю на них. И вдруг вижу, бабуля старенькая идет, в руке у нее палка, на которую она тяжело опирается. Думаю, наверно, милостыню собирает, ведь нынче, куда ни глянь, нищих очень много. Полезла я за деньгами и, когда она проходила мимо, стала ей совать в руку гривны. Смотрю, она смеется, да так приятно – смех у нее, как у девушки, звонкий, красивый. “Что, за нищенку меня приняла? – улыбнулась старушка. – Конечно, вам, молодым, все старухи жалкими кажутся. А я ведь не нищенка, да и деньги у меня водятся. И вообще, видно, мою бабку Сам Господь хранил – тридцатые вон пережили лучше многих, в войну не голодали. И то, ведь род-то наш много Богу молился, да все больше не за себя, а за других”.

Потом она, кряхтя, села со мной рядом и сказала: “Вот сейчас отдышусь и потопаю дальше, задыхаться я стала, ведь мне давно уже девяносто стукнуло”. Сказала так и вдруг стала серьезной-серьезной: “Ну-ка, глянь-ка мне в глаза. Да ты, чай, больна, девка. Сердце-то у тебя все горем изъедено”. Потом она взяла меня за руку и тихо так сказала: “Вижу я, что ты обманутая жена и что муж твой в чужой власти находится. Сам себя не помнит, а соперница твоя крутит им, как только хочет. Тебя она в петлю загнать пытается и мысли на тебя тяжелые нагоняет. Если ты ей поддашься, то она и до детей доберется, а у тебя еще не сегодня завтра другая беда случится. Ты самого близкого человека потеряешь. Так что тебе не на травке нужно лежать, а возле матери своей сидеть. За мужа своего борись. Должна тебе одна женщина помочь, сама потом увидишь, что права я была. Я ведь тоже раньше хорошо мастерила, да только уже от дел отошла. Тяжело стало на коленях стоять, а еще труднее потом подниматься”.