Array Бодхи - Майя: Форс-минор

— Вегетарианское или обычное?

— Что? А… Да, вегетарианское…

— Извините, вегетарианское кончилось, будете обычное?

Ну вот, как обычно — благие намерения…

— А какое там мясо?

— Курица.

Курица так курица, беру, — я сейчас голодная.

Закат за окном иллюминатора невозмутимо пылает на фоне базарной площади в выходной день — голоса, крики, лица, музыка, обрывки разговоров, — в голове царствует привычный навязчивый хаос.

…- Черт возьми, Майя, номер горит, а твоей статьи все еще нет! Мне все это надоело в конце концов! — снова и снова этот крик в трубке…

— Сейчас буду!

Мобильный летит в сумку, паркуюсь, пролетаю через проходную, нервно бью по кнопке лифта, жду — 10…9…8… Сколько это еще может продолжаться?… Кабинет главного редактора, лицо новой секретарши, по раскраске как раз напоминающее семафор, презрительной гримасой показывает — Его на месте нет. Ну стало быть я знаю, кто сейчас кружит вокруг моего стола… ну точно…

— Вы же сами отправили меня на открытие ресторана, ну Всеволод Владимирович! Вот я и не успела отредактировать статью, я еще утром сказала, что если поеду, то не успею доделать. Я ведь сказала…

— Майя, открытия ресторанов, презентации… да, это тошно, Майя, я пятнадцать лет во всем этом, мне самому это все вот где, — отчаянно мотнул головой, провел рукой по горлу. — Но это наш хлеб, ты это знаешь не хуже меня, к чему эти претензии? Заработаем на хлеб — намажем на него масло, поедешь куда-нибудь вон в Аргентину репортаж об амазонках делать… И вообще я не понимаю, почему ты все время предъявляешь мне претензии?? Тебе не нравится эта работа?

Нравится ли мне эта работа? Этот вопрос возникает все чаще и каждый раз становится все острее, — так хочется покончить с журналистикой навсегда, но вечно находятся разные «но», и снова и снова я продолжаю выбегать из дома в городскую серость ранним утром и возвращаться из скоростной соковыжималки поздним вечером. О моем рабочем месте выпускники журфака могут только мечтать, и я мечтала о нем, будучи студенткой, но сейчас все меньше понимаю, зачем мне это нужно… Вот главный редактор престижной газеты, — вся его жизнь пронеслась в суматошном водовороте горящих номеров, истеричных рекламодателей, прокуренных до костей мозга комнат редакции, столовских котлет и компотов, эксцентричных и вечно спешащих сотрудников, стремительного улетания в небытие всего того, что было самым важным еще пару минут назад. И что теперь? Всего сорок, а выглядит как выжатый лимон, весит под центнер, глаза проедены никотином и вечно разодран на части, — ходячий комок раздражения и недовольства. Вот и сейчас стоит передо мной ( думает, что это я стою перед ним — типичный эгоцентризм гомо фабера ), чуть ли не брызгая слюной от возмущения, и объяснить ему что-либо нет никакой возможности. Эдакий заведенный механизм, который не слышит тебя и, может быть, даже не видит. Когда он кричит, глаза его пугающе пусты и бессмысленны. А ведь тоже наверное когда-то был вдохновлен журналистикой… Хотела ли я такой участи?…

— Да ты вообще хоть слышишь меня?? Ну что уставилась, как баран на корректуру? Стоит, мечтает… Да что ж это в конце-то концов — я с ней как с человеком… Давай пошевеливайся, все тебя ждут, без твоей статьи полполосы коту под хвост, что мне туда — твои мечты ставить? Вот посажу тебя на недельку заголовки придумывать — запоешь…

— Да плевать мне на ваши полполосы, — подхожу к окну, смотрю вниз, — муравейник живет, не останавливаясь ни на миг.

— Что?? Что ты себе позволяешь?!

Даже и не смотрю в его сторону, но что тут смотреть… и так ясно, что он сейчас раздулся и побагровел от злости. Вспыхнуло было беспокойство, ведь я ничего не обдумывала, и как буду жить дальше… из углов комнаты, как скунсы из нор, смотрят сослуживцы — кто со страхом, кто с возмущением. И в то же время такая радость проснулась… ну так, будто поднялся ветер, дует в спину и настойчиво подгоняет навстречу стихии жизни.

Ужасно захотелось отогнать беспокойство прочь и смело посмотреть хоть напоследок ему в глаза, сказать, что я молодая самочка, мне жить хочется, высыпаться, лопать картошку с селедкой, гулять, и трахаться в конце концов мне хочется не только по выходным… Ох бы тут настала немая сцена… А получилось по-другому, — мозги тут же завели свою дурную работу — начала продумывать все движения, слова, чтобы скрыть парализующее волнение и выглядеть достойно…

— Чай, кофе, вино? — стюардесса участливо заглядывает в глаза.

— Нет, просто минералки… спасибо…

…- Майя, ты же не сумасшедшая, чтобы вот так уходить с Этой работы! Сережа, она попала в секту, я тебе точно говорю — материнское сердце не обманешь, принеси мне скорее валидола… Майя, ты обязана все мне немедленно рассказать, мы вместе во всем разберемся, и не надо будет бросать работу и ехать ни в какую Индию…. Ты едешь одна??? Тебя уже там будет кто-то ждать? … У меня паранойя?! Ах ты мерзавка такая, как ты смеешь с матерью так разговаривать?! Я вот тебя сейчас на замок посажу, пока из тебя вся дурь не выйдет… Отец! Ну что ты молчишь, ну скажи хоть что-нибудь!!

Хмурое лицо отца… неужели когда-то оно было другим, не таким, не застывшим в этой трупной гримасе?

— Ты что, к наркоторговцам попала? Наркотики будешь из Индии возить? У меня есть свои люди в ФБР, за тобой будут следить… Я вот тебе сейчас… — запнулся, беспомощный взмах руками, покрасневшее лицо.

Сейчас — что? Этого он и сам не знал. Просто старая шарманка доиграла до конца пластинки, заведенной еще в детстве… Да он просто робот! И если бы только он…

Индия приближается с каждой минутой, и все больше размываются очертания редакции, курсов по йоге, рейки, психологических семинаров, тантрических тренингов, кухонных философских споров до утра и до тошноты, и уже не так важно, что поиски единомышленников окончились полным крахом, — я начинаю новую жизнь. Что-то во мне знает наверняка, что я больше никогда не вернусь назад.

…- Ну и убирайся, маленькая сучка! Я всегда знал, что ты найдешь себе другого, и тебе будет наплевать на мои чувства… Ты никогда меня по-настоящему не любила. Очень сочувствую твоему новому избраннику, ведь ты и об него точно так же вытрешь ноги…

— У вас пледы есть? А то спать хочется.

— Да, сейчас принесу.

Черные окна иллюминаторов, весь самолет дрыхнет, смешно открыв несколько десятков ртов…. Плед жестковат, ну ничего, сойдет…

…Двери редакции захлопнулись. Прохладный августовский вечер совсем не такой, как обычно, — мир изменился, в воздухе звенит волнительное и радостное предвосхищение, и вся летняя столичная суета на Пушкинской похожа на картонную декорацию, которая вот-вот упадет. Все стало полуреальным, ничего не значащим в сравнении с тем, что высвободилось и звало неизвестно куда. Меж домов загорается закат и на короткое мгновение вспыхивает сквозь дома, — как будто зовет со всех сторон. Куда?