Влад Михайлов - По следам слухов о музыкальном проекте «А. НЕМЕЦЪ». Том 1. Книга 8 «Черта» – шедевр лагерной классики

Ветерок дул, но не сильный, и мы, распределившись, дружно взялись за дело. Бригадир слез вниз, чтобы подавать оттуда рулоны и вёдра с разогретым битумом. На крыше же производственным процессом рулил Колька, старательно максимально уменьшая размер перехлёста листов, но и не забывая о том, чтобы качество покрытия тоже получалось максимально приемлемым. А мы с Валеркой подтаскивали ему смолу, и рулоны, вскрывая и разматывая их. Работа шла споро, с полным взаимопониманием, без лишних слов. Примерно, на середине без особого напряжения преодолеваемой нами дистанции, наверх поднялся какой-то совсем ещё молодой инспектор заказчика. Он немного постоял в сторонке, понаблюдав за нашими действиями и, прежде чем уйти, сделал какое-то ничего не значащее для дела замечание Кольке, а потом и нам с Валеркой. Колька, будучи постарше и постепеннее, недовольно фыркнув, продолжил намазывать смолу на очередное место стыка листов, а Валерка тут же оставив своё занятие, встал в стойку палубного кронштадского матроса и издалека закричал на обидчика:

«Ты чего к нам лезешь? Разберись сначала с тем, как это делается, а потом будешь лезть со своими указаниями. Иди отсюда, не мешай людям работать. А то слишком быстро внизу можешь оказаться, или на голову тебе потом где-нибудь чего-нибудь упадёт. Ходишь тут, тявкаешь не по делу…».

Проверяющий быстро прошмыгнул мимо меня и, неуклюже выбравшись на лестницу, скрылся за выступом боковой стены, словно испуганный тюлень в проруби, неожиданно увидевший рядом с собою белого медведя, или человека с ружьём. Я подошёл к этому месту и, опершись руками на стену, посмотрел, не случилось ли с ним какой-нибудь трагической неприятности.

«Ничего…» – услышал я рядом более чем миролюбиво и более чем доверчиво обращённый ко мне голос откуда-то взявшегося уже и здесь Валерки. Он, присев на выступ, тоже поглядывал за спускающимся вниз контролёром:

«Пусть немного побоится, походит недельку, пооглядывается…».

Многие действия Валеркины, ещё до нашей с ним стычки, казались мне не достойными, не мужицкими, но скрытая глубинная его беззлобность и незамысловатая простота, всё-таки не позволяли судить о нём принятыми в серьёзных пацанских кругах мерками. Я посмотрел на его добродушное, как своему давнему, очень хорошему и испытанному другу, раскрывающее мне всё своё тайное «себе на уме», лицо, и сразу, почему-то, всё ему простил.

С тех пор всё в наших с ним отношениях уравновешенно встало на свои места.

А теперь вот, он уезжал в санаторий по бесплатной путёвке и решил на радостях проставиться в бригаде перед отъездом.

Пьянка, как всегда удалась на славу, и я, редкий участник таких мероприятий, забыл не только про купленную кассету, но и домой добрался не помня как, не переодевшись, в своей рабочей робе.

Утром, проснувшись в мучительно тяжком похмелье, я кое-как поднялся, напялил на себя треники, и пошатываясь двинулся на кухню попить помидорного рассола. Нюся готовила завтрак. Из магнитолы доносилась неизвестная мне песня утончённой бардовской стилистики. Объёмный женский голос проникновенно пел «Ангел, ангел, ангел…». Нюся с укором посмотрела на меня, и неожиданно, смущённо улыбнувшись, сказала:

«Спасибо за кассету, Стёп! Так ты мне вчера и не сказал, проказник, где ты её выцепил».

«Какая кассета, Нюсь? – хотел спросить я, но тут же вспомнил, – Ах, да! Кассета. Моя кассета. „Банды Южного Урала“. Неужели цела, родимая? Но, при чём здесь Нюся? И при чём здесь этот ангел, ангел, ангел?»

«Забыл? Эх, ты, гулёна. Да я знаю, ты её, небось, из-за „Немца“ купил. А так-то, дождёшься от тебя нормальных записей. Всё бы тебе ДДТ всякие, да Круги с Новиковыми. Хорошо, что я её с одёжей твоей не постирала. Гвозди-то и камешки из куртки я сразу повынимала, а про рубашку не подумала. Да благо, что когда на пол её кинула, кассетка-то и громыхнула».

«Значит, ты вчера домой так и пришёл в робе. Ну, как же это ты так напился, Стёпа? Нельзя же так. – мысленно устыдил я сам себя, согласно унисоня безукоризненно благоразумным суждениям своей, уже давно и привычно вполне уживающейся со мной, совести. – Теперь остаётся только понять, при чём здесь „Банды Южного Урала“ и Нюсино „спасибо“…»

Предположение, пока что, было только одно: может быть, мне её вчера ребята подменили, для прикола, что, в общем-то, очень маловероятно.

«Нюсь, а где банка с помидорами?»

«Я их перелила в поллитровую. Их там три штуки осталось».

«А-а-а-а. Понятно… Вот где ты… О-о-о-о… Рассольчик… Хорошо как…. Нюся, а где коробка от этой кассеты?»

«Коробка? Подожди… Куда я её сунула-то? А! Да вон же она, Стёп, – на подоконнике!»

«Ага. Вот она… Что здесь у нас… „Барды Южного Урала“… Барды… Ну да… Барды… Всё правильно… Всё правильно… Да, Нюся… Вспомнил… Это тебе я вчера купил в „ЛеГране“… Услышал по радио и купил…».

«Барды… Вот в чём дело… Барды Южного Урала. То-то я думаю, что это они по радио кассеты такие стали рекламировать – Банды Южного Урала. Стёпа ты Стёпа. Слушать лучше надо. Вечно, не разберёшься в этой колготе, да в шумихе, что к чему, сам подонапридуешь невесть что. Эх, блин. Говорю тебе говорю: ты смотри, что покупаешь, не спеши никогда, огляди товар, пощупай, проверь, понюхай. Нет. Всё равно хватаешь, что дадут, деньги отдаёшь и дальше пиздруешь, как ни в чём не бывало. Так-то оно, конечно проще – доверять, не вникать, не париться. И всё думаешь, если сам знаешь о чём речь, значит и все должны в точности знать, что у тебя там в голове за вещь такая нарисовалась. А продавцы ж, они многие, к тому же и спецом, рады стараться, впарить ротозею какому-нибудь что попало. Они ж на ходу соображают, подмётки рвут. Они ж всю психологию нашу покупательскую досконально знают. Нет! Всё равно, варежку разинешь, и трава не расти. Конечно, так же проще ведь. Деньги свои отдал, схватил, что дали и пиздруй дальше. Вот тебе и „Банды Южного Урала“. Эх, ты – Стёпа…».

Я подошёл сзади к Нюсе и нежно и крепко обнял её за плечи:

«Ну и хрен с ними с этими бандами… Правда, Нюсь?»

Нюся весело засмеялась:

«С какими бандами, Стёп? Тебе что, сон страшный приснился по пьянке?»

«Приснился, Нюся. Приснился…»

«Ути, алкоголик ты мой, бедненький…»

Она, плавно извернувшись, быстро оглянулась, и, резко, вдруг, посерьёзнев, чуть отстранившись, сосредоточенно осмотрела моё лицо, и сама же категорически возразила себе:

«Нет! Никакой не алкоголик! – и снова озаряя всё вокруг счастливой радостной улыбкой самого любящего и самого любимого человека на свете, самозабвенно запела вместе с неведомой мне местной бардовской исполнительницей, неотрывно глядя в мои глаза, – Ангел, ангел, ангел, хранивший меня…».