Наталья Голубкина - Путешествия одной души. Книга 2

Эта работа научила меня ловкости, осмотрительности, чёткости и выверенности каждого движения. «Хочешь жить – умей вертеться» – здесь эта фраза имеет абсолютно прямое значение. Я хотел жить, и я вертелся. Голова на 360 градусов, я выживал. Я заперт на небольшой территории вместе со страшными животными. То, что приходится быть внимательным к каждой мелочи, не дает мне возможности поднять голову и увидеть своё положение – что на самом деле я в тюрьме, в заключении. Я несвободен, не могу никуда уйти или делать то, что хочется. Хозяин позволяет выпить вечером виски, иначе здесь не выдержать. Я вхожу в свою маленькую каморку, выпиваю, расслабляюсь, вытягиваюсь на нарах, и больше мне ничего в жизни не надо. Мое состояние не даёт мне почувствовать свою несвободу и ограниченность. Я забываюсь и ни о чем не думаю. У меня будто нет возможности подумать, что за пределами моего мира в жизни есть ещё что-то интересное, ценное, светлое, радостное. Иногда на ферму приходит женщина, которая скрашивает нашу жизнь, но эта связь лишена теплых эмоций.

Мне уже за сорок, я возмужал, стал сильным. Благодаря моему проворству и опыту у нас с хозяином отношения стали не то чтобы дружеские или на равных, но я стал тем, кому он доверит любое дело на этой ферме. Это не значит, что у меня есть какие-то привилегии, но, по крайней мере, я чувствую его уважение ко мне. Это позволяет мне чувствовать себя человеком, а не рабом. Я провел здесь более двадцати лет и заслужил то, что хозяин иногда отпускает меня дойти до поселка. Там есть магазин, трактир, можно посудачить с мужиками, но я неразговорчив и нелюдим, резок и грубоват, не самый приятный собеседник.

Однажды, когда я стоял с бутылкой неподалеку от трактира, какой-то приезжий парень лет тридцати решил покрасоваться. Сначала он не цеплял никого конкретно. Здесь довольно суровая жизнь, хватает возможностей показать себя – и с лошадьми, и на ферме, – нам неинтересно меряться силами с недоумком. А он новенький, видимо, в его краях так принято. Сперва я не обращал на него никакого внимания. Но парня стало цеплять то, что его игнорируют, и, поскольку я был один, угрюмый, погруженный в себя, он выбрал меня своей жертвой: «Ну чего ты, дед? Ну давай!» – оскорбительные фразы полетели в мой адрес. Я какое-то время сдерживался, понимая прекрасно, что мальчишка того не стоит, но инстинкт сработал, и мы сцепились всерьез. Я его хорошо прижал, придушив рукой. Когда он стал хрипеть и синеть, понял, что я не шучу, он струхнул, достал из сапога нож и вонзил его мне между ребер. Наблюдавшие возмутились: «Ты чего наделал? Фредди не ангел, но он наш. Он не самый компанейский парень в округе, но наш, а ты пришлый, да ещё лезешь на рожон». Парня скрутили и отправили к шерифу. Мне пытались помочь, я был ещё в сознании, но потерял много крови, начались судороги, и я умер.

Не чувствую с их стороны скорби и сожаления, это лишь неприятное происшествие. Они поняли, что мой хозяин будет очень огорчен: я был хорошим работником, на которого можно положиться. Это потеря для фермы. С другой стороны, жизнь есть жизнь, от этого не убережешься, незаменимых нет. Меня закопали в сухую красноватую землю. Человека четыре постояли, сняв шляпы, выкурили по папиросе, положили на могилу самокрутку и разошлись по своим делам. Я наблюдаю за этим сверху. У меня ощущение, что я настолько привязался к этой клетке с крокодилами, что мне трудно отсюда уйти. За мной приходят двое и говорят: «Ну, крокодилий папа, давай уже домой». Я оглядываюсь на них. Мне в этот раз сложнее переключиться с одной реальности на другую. Они смеются и шутят надо мной, в том числе и для того, чтобы помочь мне в этом. А я, как слегка контуженный, залип в этой физической жизни.

Я с ней плотно сросся, для меня как для души самые яркие моменты – это крокодилы, их шкуры на ощупь, деревянный помост, по которому я ходил, стук сапог о него, грязная жижа, кишащая крокодилами, мясо, все связанные с этим запахи, Джек Дэниелс, тоже неразлучный товарищ, такой привычный и родной, еще какое-то местное пойло. Курить очень любил. Душа уходит из этой жизни, смакуя физические ощущения, столь ценные для мужчины, которым я был. Поднимаясь наверх, я понемногу перестраиваюсь на более тонкий план. Мои сопровождающие отпускают шуточки на тему того, что я слишком сильно провонял крокодильим мясом, пойлом и куревом. Они так себя ведут, будто им брезгливо, что я такой чумазый: «Ты, парень, слишком сильно залип в этом, иди-ка очищайся». Я пока ещё не полностью вернулся сюда и следую тому, что они говорят, понимая, что им стоит довериться. Попадаю в пространство, в котором с меня уходят поверхностные наносные энергии, более плотные, как коричневые лохмотья, следы прожитой жизни, а на душе появляется отпечаток заскорузлой крокодиловой кожи, со вкусом виски и табака.

Дальше я беседую с Наставником, он спрашивает: «Зачем ты ходил, чем была для тебя эта жизнь?» – «Я познал вкус несвободы». – «А в чем была несвобода?» – «В том, что моё внимание было привязано к условиям жизни, это не позволяло поднять голову и оглянуться вокруг». Несвобода была не в том, что я был заключен на ферме, а в несвободе моего сознания. Она может быть разной. Люди привязываются к чему угодно, например к драгоценностям, вещам, животным, местам, становятся зависимыми от своих привычек и пристрастий. А свобода – это когда ты можешь выбирать, о чём тебе думать, какие принимать решения. Если ты прикован к масс-медиа, – ты думаешь так, как говорят в телевизоре, одеваешься, как показывают в журналах, следуешь тому, что модно сейчас. Это тоже несвобода, своего рода заключение. Я прожил это в жестко утрированной форме, у меня не было вариантов выбора и возможности избежать своей участи. Мне нужно было прожить этот длительный опыт от начала до конца. Он меня слегка скукожил, сделал жёстким и твёрдым, как кожа старого матёрого крокодила.

Но, как ни странно, я чувствую, что этот опыт придал силу и твёрдость моей душе. Можно сравнить молодого, лёгкого, гибкого юношу и зрелого уверенного в себе мужчину, который твёрдо стоит на ногах и благодаря пройденному опыту понимает, на что он способен, что может, чего не может, он чётко знает, чего он достоин и кто он есть. Я чувствую появившуюся в душе силу и уверенность, она понимает, на что способна и что может теперь.

Светлана: Если ты со стороны посмотришь на душу после этого опыта, изменились ли как-то ее цвет, энергии?

Этому воплощению присущи коричневые цвета: табак, виски, крокодилы, мутная вода – все картинки в коричневой гамме. И душу я тоже вижу с коричневатым оттенком, загрубевшую немножко. Ощущение твёрдости и жесткости. Мне оно нравится, поскольку я даже в погружениях замечаю, что говорю о себе в мужском роде, и бо́льшая часть моих опытов, которые мы просмотрели, мужские. Видимо, у души больше мужских качеств, поэтому мне нравится это состояние. Оно придало больше мужественности.