Тим Волков - Мракоборец. Кровь химеры

– Да, действительно, спешил, – нервозно хохотнул Ардус, но быстро одернул себя, взяв в руки. – Я в Академию путь держу.

– Не в Академию Истиной Веры случайно ли? – заинтересованно спросил путник.

– В неё самую. Поступать намерен.

– Так значит, как говорят странствующие менестрели, наши дороги слились в одну. Я тоже туда путь держу. Не поверишь – тоже поступать!

Кливент откинул капюшон, обнажая худое с мертвенной мраморной бледностью лицо, угловатое словно вырезанное наспех из камня. И лишь живые подвижные с голубоватым отливом глаза выдавали в нем живого человека.

– А повозку я у одного старика купил, – спешно добавил Ардус, заметив, что новый знакомый как-то подозрительно пялиться на обоз. – Хлам подсунул. Радует только, что не дорого за нее отдал. Не жалко будет оставить.

– Это правильно, – кивнул Кливент. – Верхом быстрее будет, телега ни к чему тебе. Ты же не почтальон.

Ардус нервозно хохотнул. Внутри всё скрутило в тугой узел, холодный и тяжелый.

– А проходимцев нынче много развелось, – продолжал путник.

Будь у Ардуса сейчас нож в руке, за свои дальнейшие действия он бы не ручался. Но оружия, хвала Святым, у него не было и поэтому он лишь молча кивнул, судорожно сглотнув.

«Не похож на солдата королевской стражи», – отметил про себя Ардус, украдкой осматривая одежду путника. Может, действительно говорит правду насчет поступления в Академию? В этом ведь нет ничего удивительного. Одет не бедно – добротные сапоги из сыромятой кожи, серый с отливом плащ по последней моде, широкий черный пояс, украшенный, кажется, медью. Такому парню по статусу и финансовым возможностям вполне логично учится в одном из трех старших школ – Академии Истинной Веры, Академии Военного Дела или Академии Горного Дела. Никакой опасности.

«Надо взять себя в руки и успокоится, иначе точно доведу себя до помешательства».

Стало чуть спокойнее. Ардус облегченно вздохнул, подумав, что слишком накрутил себя. Произнес:

– И вправду, оставлю телегу здесь, ни к чему мне она.

– Это правильно, дружище, – вновь кивнул Кливент, так буднично и естественно, словно они были знакомы уже множество лет. – Пойдем верхом, налегке, так быстрее будет.

Ардус, смутившийся от такой беспардонности путника, с которым познакомился только что, только и смог ответить:

– Пойдем.

Соорудив из плотной парусины обоза подобие седла, набив между двух слоев ткани побольше тряпья и бумаги, найденной в багаже Куцего, Ардус водрузил подушку на спину лошади. Со второй попытки оседлал животное, едва усидев на плохо закрепленной самодельной конструкции.

Смотря, как Ардус вертит поясницей, пытаясь удержать равновесие, Кливент весело хохотал, похлопывая себя по коленям.

– Ну ты даешь, братец!

Ардус тоже рассмеялся в ответ, оправдывающимся тоном произнес:

– Поэтому и телегу купил – плохо владею конным искусством.

– Да какое к черту искусство! – утирая слезы сказал Кливент. – Обхватил кобылу ногами, наподдал и – вперед! А вот задницей ты вертишь – вот это, пожалуй, можно назвать искусством! Так в красных трактирах даже барышни не танцуют как ты извиваешься! Им поучиться бы у тебя надо! Ха-ха!

Они оба громко весело рассмеялись.

– Гони! – свистнул Кливент, наконец успокоившись. – Гони, ее ретивую! – и пришпорил коня. Лошадь встрепенулась, дернулась, поднимая клубы пыли и со всех ног помчала вперед.

Ардус последовал за ним.

Плечи старика опустились, голова повисла.

Сейчас он представлял жалкое зрелище. Совсем недавно предводитель племени степняков, коих многие не иллюзорно боялись и признавали их силу и право быть первыми во всем, теперь стоял на коленях перед ребенком, раненный и жалкий. Корке это понимал, но противно от этого не было. Никаких чувств вообще не было. Только боль и усталость. И ощущение белого снега, безграничного и вечного, его чистоты, в которую хотелось упасть и уснуть. Навсегда. Может, Тарун и в самом деле был прав и старику пора на отдых? Да, видимо так есть. Твой час, Корке, настал.

Морщась от боли, он севшим голосом произнес:

– Да, возможно, так будет лучше. Для всех нас. Для меня.

Девочка нахмурилась. Не скрывая раздражения, спросила:

– Что ты там бормочешь?

Старик задумчиво покивал головой, словно соглашаясь с кем-то. Потом, не в силах терпеть боль от раны, обхватил плечо и, выдавливая слова, сказал:

– Тогда, в той битве, все пошло не так. Мы ее выиграли. Но не той ценой, какую хотели. В самой первой схватке погибло много наших соплеменников, все мои близкие и родные, кого я знал множество лет, с которыми мы жили бок о бок практически всю жизнь. Они все погибли. У меня на глазах. Впервые я тогда почувствовал такую дикую злобу, когда ты теряешь контроль над своим разумом, превращаешься в камень и все тебе нипочем, ибо тобой движет только одно – месть. Мы ворвались в Дэбуриан и начали убивать всех, кто попадался нам на пути, опьяненные дикой яростью. За одну ночь мы уничтожили этот городок, не оставили камня на камне. И когда уже собирались уходить к нам навстречу выбежала эта женщина. Она проклинала нас даже не зная, что эту бойню затеяли не мы, а они, желая расширить границы своих владений. Они начали этот кровавый ужас. Мы лишь защищали себя и мстили за убитых. Но она этого не знала. Она лишь видела смерти своих соплеменников и делала простые выводы. Не страшась смерти, она выбежала нам наперерез и начала проклинать. И вновь во мне вскипело это жуткое неведомое, темное чувство. Я… – старику было сложно говорить. Он едва держался чтобы не упасть. – В тот момент мной управлял словно демон. Я не помню себя, лишь красный туман перед глазами, какую-то пьянящую вселенскую ненависть. Да, я надругался над ней. И теперь час расплаты настал. Да, так будет лучше. Сделать то, за чем пришла.

Старик медленно и с явным усилием распрямил плечи. Кулаки разжались. Корке внимательно взглянул на девочку. И вдруг понял, что перед ним стоит его дочь. Пусть появившаяся на свет таким жутким путем, но все же в ее венах текла его кровь. Внезапное осознание пробудило в душе странные чувства, толи радости, толи волнения.

«Моя дочь», – подумал он, разглядывая лицо девочки. И невольно стал подмечать знакомые черты. Такие же уголки рта, широкий лоб, тонкий короткий нос. А вот огромные сапфировые глаза достались от матери. Корке вздрогнул, вдруг на мгновение увидев в лице подростка образ той обезумевшей от горя женщины. Она до последнего дралась и вырывалась из рук солдат.

У Корке не было детей. Агила не смогла родить ему наследника. И это было его трагедией. В его племени эта тема была запретной, но некоторые, кто хорошо знал Корке, украдкой предлагали ему найти другую жену, способную родить приемника. Предлагали правда только один раз, и быстро замолкали, шамкая разбитыми носами и губами.