Николай Горбатюк - Я планировал взорвать мавзолей

Со временем мне надоела эта гадость, поэтому уволился, и устроился работать сборщиком очков в магазине "Оптика". Достаточно быстро понял, что от системы никуда не уйдешь. Здесь также господствовало телефонное право, процветало подхалимство и соглашательство.

Начальству в импортные оправы ставили импортные линзы. Схема стандартная: посетитель заговорщицким тоном тихонько говорил заведующему что-то вроде: "Я от Леонида Даниловича", или подавал записку соответствующего содержания и срочно получал импортную оправу с вставленными иностранными линзами.

Простые же строители коммунизма вынуждены были выбирать оправы и линзы с витрины. Мы в те страшные оправы ставили отечественные линзы, и трудяга тот заказ получал на следующий день.

По подобному принципу продавалось почти все качественные товары: через знакомого заведующего, кладовщика, продавца или с переплатой у спекулянта. Даже с телеэкрана смеялись над нашим способом выживания: "Растворимый кофе завезли на базу, и там растворимый кофе растворился сразу".

Вещевых рынков, тех которые сегодня на каждом шагу, в то время не было. Перепродажа называлась спекуляцией, и за подобные "нетрудовые доходы" наказывали. Новую или подержанную вещь законно можно было только сдать в комиссионный магазин. Там ее оценивали и деньги выдавали после реализации. Правда, не все – определенный процент магазин оставлял себе, как вознаграждение за услугу.

Бывало, по улице разносилась новость: к какой-то семье приехали гости из-за рубежа (чаще всего из Польши), и предлагают на продажу иноземные товары. Заходишь, а там, на кровати, стульях и столе разложена разнообразная одежда, отрезы тканей, жвачка. Гости нахваливают товар и называют цены. Можно было и поторговаться. Все тогда было, но не для всех, потому что всех было много, а хорошего мало.

Зарплата в магазине "Оптика" составляла, как и в торговле, 68 – 80 рублей за месяц труда. Заведующий брал левые заказы, а за рабочими следил, чтобы, кто-то из нас не заработал рубль на обед. Кажется, сам живешь, то и другим жить дай. Но где там…

И несмотря на все, я понимал суть: в нашей социалистической системе, на его месте, даже я был бы вынужден вести себя так же, – брать левые заказы, чтобы заработать на взятку, для получения импорта. Не подмажешь ответственных работников базы, – не получишь импортных оправ и линз. Не получишь дефицита, значит не удовлетворишь заявки начальства. Не удовлетворишь спрос начальства, – слетишь с "теплой" должности… Оно то так, но на своих же работников издеваться зачем? Я, простой сборщик очков, должен 5 – 6 раз подходить к заведующему, и умолять выдать мне для собственного пользования импортную оправу и пару линз…

Специфика левого заработка была следующей: некоторые хитрецы вызывали кого-то из мастеров и просили за определенное вознаграждение срочно отремонтировать оправу или вставить линзы. Зная жлобский характер заведующего, мы старались заработать на обед в то время, когда его не было за прилавком. Однажды заведующий не взял у клиента заказ, мотивируя тем, что оправа ремонту не подлежит. Мужчина же в ответ ему назидательно:

– А ваш мастер, тот, что в очках, вчера сказал, что подлежит и обещал отремонтировать.

Заведующий бросил мне оправу на стол и сердито:

– Цена ремонта рубль, а работы тут на час!

Через десять минут я положил на прилавок отремонтированную оправу, и заметил вспышку гнева на лице заведующего.

Одна подобная неувязка, вторая, и он стал меня выживать, – придираться до мелочей, так загружать работой, что оглянуться некогда. Я рассматривал этого человека и видел типичное лицо негодяя: глаза завистливые, руки загребущие, сердце жестокое, душа черная. Памятью же обладал феноменальной: знал поименно всех бюрократов города, помнил какое зрение, и какие очки носит каждый руководитель и члены его семьи.

Уборщицей работала пожилая верующая женщина. Она рассказывала нам о Боге, про свою молодость, войну и послевоенные годы, вела задушевные разговоры, а потом… доносила на нас заведующему.

И это не удивительно, – стукачество негласно возводилось системой в ранг добродетели государственного значения. Люди во все века хотят кушать вкуснее, спать мягче, так вот эта пожилая женщина думала только о себе. А что, стукачом быть выгодно: помогают решить мелкие проблемы, к качеству работы не придираются, не обращают внимания на опоздания, отпускают раньше, дают выходной, когда попросишь. Как не крути, а со всех сторон выгода.

Как-то наш магазин посетили ревизоры. Заведующий куда-то позвонил и передал трубку контролерам. Через минуту от них и следа не осталось! Мой напарник прокомментировал это так: "Они, коммунисты, поднимают, поднимают, а потом как опустят…".

Терпеть унижение стало невыносимо, и я подал заявление на увольнение – таки выжил меня заведующий.

Позже узнал, что он покончил жизнь самоубийством. Дело в том, что хозяином всех предприятий было государство в лице партийной бюрократии, а руководители были лишь служащими, то есть покорными исполнителями его приказов, поденщиками. Имел большой кабинет, власть над подчиненными, связи в верхах и чувствовал себя причастным к касте избранных. Часто играл связкой ключей (любил он слышать их звон) и на нас свысока посматривал. И вот его там лишнее слово, неосторожный шаг и… он ноль. Вот в состоянии аффекта и совершил непоправимое, – проник в щитовую ради того, чтобы прикоснуться к проводам высокого напряжения.

Работа в ОВО при ГОВД.

Устроился в отдел вневедомственной охраны электромонтером систем связи и сигнализации. Работа была интересной, и хотя хорошего заработка не приносила, все же имела одно существенное преимущество: свободного времени было вдоволь. Отметился утром, и занимайся день, чем хочешь, если на твоих объектах все хорошо. У меня же на работе порядок был всегда, поэтому свободного времени хватало. Тратил его на книги, газеты, журналы, кино, иногда подрабатывал "халтурой", – монтировал охранно-противопожарную сигнализацию на объектах города, но чаще клеил обои в квартирах начальства.

Интересно было работать в жилищах евреев. Замечал: все евреи города знают друг друга, и их общество представляет собой единую семью. Взаимовыручка была нормой: одному повезет занять доходное место, – всех своих к себе притянет. Та же история была с дефицитными товарами: один получит доступ, – все будут иметь. Недостойный же поступок одного еврея по отношению к другому вызвал всеобщее осуждение. Я понимал: другого выхода у них нет, – только таким образом можно сохранить свой этнос, самобытность.

В одной семье мне недоплатили, и я рассказал об этом при выполнении работы в следующей еврейской квартире. На мое удивление, никаких действий, чтобы пристыдить бессовестных скряг не последовало. Из этого факта я сделал вывод: обмануть не своего у них преступлением не считается.