Анхель де Куатьэ - Яблоко Евы

Ева громко выдохнула, словно у нее внутри, вдруг, лопнул воздушный шарик.

— Что ты сказал?..

Еве почудилось, что ей… почудилось. Как долго она ждала этих слов! Как они были нужны и важны ей раньше! Как она хотела, чтобы Глеб, если и не говорил этого, то хотя бы, время от времени, так думал! Хоть иногда! Но нет, ничего подобного она никогда от него не слышала. Никогда!

— Я сказал, что я не уйду, и ты не уйдешь, — повторил Глеб. — Я люблю тебя. Очень. По-настоящему. Всегда любил. Но боялся тебе признаться. Себе боялся… Боялся, что это правда. Но это правда. Сегодня я это понял. Стал звонить тебе. А телефон выключен. Звоню, звоню… И испугался. Ева, я никогда в жизни так не боялся! Просто до ужаса, до дрожи. Только подумал, что тебя потеряю, прямо упало все внутри! Ева, прости меня! Прости!

Глеб бросился к ней, упал на колени, обнял, прижался… Он дрожал, как осиновый лист. Дрожал от напряжения, от ужаса. Он дрожал и держал ее так, словно боялся, что если сейчас выпустит — Ева пропадет, как мираж, навсегда.

Ева смотрела на Глеба и не могла поверить своим глазам, ушам — ничему. Это был самый настоящий шок!

— Глеб, я не понимаю, что случилось… — только и смогла сказать она.

— Золото мое, я… я… — Глеб разрыдался. — Я виноват. Я подлец… Я подлец… Я столько лет тебя мучил. Измывался… Столько лет! Я знаю, что ты никогда меня не простишь. Никогда. Потому что так нельзя… Нельзя, как я себя вел… Это ужасно. Представить себе не могу, что ты вытерпела! Прости меня, если можешь… Прости! Только не гони, Ева! Христом Богом молю — не гони…

И тут Ева дрогнула. Тень ужаса легла на ее лицо. «Христом Богом молю…» Сегодня Ева приняла решение, сегодня она клялась Богу, что больше никогда не будет с мужчиной. Она обещала, что теперь она принадлежит только Ему, только Богу. И вдруг… Глеб…

— Глеб, — прошептала она, — ты опоздал… Ева взяла его руки, которыми он обвил ее за талию, и, преодолевая усилие, отняла их от себя.

— Опоздал?.. — Глеб поднял на нее свои заплаканные, свои самые красивые на свете заплаканные глаза. — Ева, что ты говоришь?! Как опоздал?! Почему?..

— Не могу тебе этого объяснить… — Ева отошла к окну и задрожала всем телом. — Просто… Просто мы уже никогда не сможем быть вместе.

— У тебя есть кто-то другой? — Глеб так и стоял на коленях, растерянно глядя на Еву. — Кто-то… Давно?

Еву потрясло то, как он это сказал — потерянно, обескураженно, беспомощно. В его голосе не было и нотки, которая сказала бы о ревности, о неприязни, о негодовании. В нем была только эта потерянность, эта обескураженность, эта беспомощность. Он действительно был раздавлен ее признанием. Он не ревновал, он погибал…

— Да, — пробормотала Ева, не понимая, как она может объяснить Глебу то, что с ней произошло сегодня. — Точнее — нет, — поправилась она. — Точнее — не совсем. Точнее — это не то, что ты подумал… Глеб, прости. Правда. Я не могу. Еще сегодня утром могла. А сейчас уже все, нет, не могу.

— А-а-а!!! — Глеб заорал так, словно на его груди раскаленным железом выжгли огромное клеймо. — Я проклят… Проклят! Проклят!

Ева обернулась и увидела, как Глеб, раздираемый болью, рвет на себе рубаху. Сколько в нем было боли…

Ева бросилась к нему, кинулась, упала перед ним на колени и стала утешать. Словно в последний раз… Словно он уходил на войну или поднимался на эшафот. Она обнимала и целовала его так, словно прощалась с ним перед смертью…

— Глебушка, милый, родной мой… Глебушка… — Ева заливалась слезами. — Не печалься так, пожалуйста! Пожалуйста, не надо! Ты бы все равно не был со мной счастлив… Это тебе сейчас так кажется, что ты что-то ценное потерял.

А это не так. Совсем не так! Я простая. Я обычная. Тебе другая нужна. Та, что тебя любить будет, взамен ничего не требуя. А я ведь требовала… И дальше бы требовала. Я тяжелый человек, Глеб. Тяжелый…

— Господи, солнышко ты мое, да что ты говоришь такое! — Глеб обнимал ее с такой силой, с такой страстностью, что сердце буквально выпрыгивало у Евы из груди. — Ты самая лучшая! Лучше тебя никого нет и не будет никогда! Только ты могла столько вытерпеть… Только ты. Из любви, из сострадания. Ты же видела, что со мной происходит, все понимала… Я же мизинца твоего не стою! Что ты говоришь?!

— То и говорю, Глеб, — шептала Ева, пытаясь остановить его руки — его любящие, заботливые, нежные руки. — То и говорю… Другая тебе нужна. Другая… Та, что тебя любить будет… А я не любила, нет. Я это тоже только сегодня поняла. Я не любила, а ждала любви, Глеб. А это другое! Это эгоистичное, злое… И я такая, Глеб. Я злая… И я жестокая…

— Солнышко мое, золотце, не наговаривай на себя… — умолял Глеб. — Не наговаривай. Это неправда. Это ты просто из доброты… Из-за доброты своей! Ты не хочешь, чтобы я тебе больно делал, потому что нельзя столько боли терпеть. Нельзя и не вытерпишь… И только потому ты на себя наговариваешь, чтобы я подумал, что ты плохая, и ушел. Но я прошу, прости меня… Не гони, Ева. Не гони! Я больше никогда… Слышишь меня?.. Я никогда не сделаю тебе больно! Никогда! Ева! Никогда!

— Нет, Глеб, я тебе правду говорю… — слезы лились у Евы из глаз, слезы страдания и боли. Вся душа ее в эту секунду разрывалась на части. — Ты просто не знаешь, какая я… Не знаешь. Я сегодня тебе с Борисом изменила… Пошла и переспала с ним. Я грязная, Глеб, я плохая. Я порченая…

Глеб продолжал обнимать ее… Он целовал ее в губы, в глаза, в шею… Он целовал ее грудь. Каждой частичкой своего тела Ева чувствовала его страстное дыхание, его прикосновения, его напор… Глеб повалил ее на пол. Ева сдавалась, она не могла противостоять его чувственности. Такому желанному, такому страстному, любящему…

— Не-е-е-ет!!! — заорала Ева в последнюю секунду. — Глеб, нет!!!

Ева вывернулась, оттолкнула Глеба. Как раненая птица, она отползла в сторону и запахнула халат.

— Ева, неужели ты меня никогда не простишь?!. - застонал Глеб и закрыл лицо руками. — Никогда…

— Лучше б я умерла сегодня… — Ева впилась себе в волосы и тянула их так, словно хотела вырвать с корнем. — Лучше бы я умерла! Господи, за что?! За что?! Это испытания, да?! Я должна пройти эти испытания?..

— Ева, какие испытания?! О чем ты?! Я тебя люблю! Я просто тебя люблю! Это я, Ева, это я… — кричал Глеб, но Ева его уже не слышала.

— Я пройду, слышишь меня, я пройду! — прошептала она, глядя куда-то вверх, потом повернулась к Глебу и простонала: — Изыди…

Испытания, которым подвергается душа, когда наступает ее время, мучительны. Этого нельзя представить, к этому нельзя приготовиться. Если душа встала на путь своего внутреннего перерождения, ей предстоят поистине адские муки… «И Ад следовал за ним…»

Это иллюзия, что можно взять и выпрыгнуть из своей телесной оболочки, покончить со всем старым, прошлым и начать новое, иное. Это миф. Это только иллюзия. Прежнюю жизнь из перерождающейся души вырывают с мясом, с кровью, тянут за жилы.