Валентин Андреэ - ХИМИЧЕСКАЯ СВАДЬБА ХРИСТИАНА РОЗЕНКРЕЙЦА

После удачного завершения этого искусственно-алхимического процесса Христиан Розенкрейц получает звание «Рыцаря Златого Камня». Если бы кто-нибудь пожелал описать всю литературу на тему о «златом камне» — как серьезную, так и гораздо более обширную недобросовестную, — получился бы весьма обширный исторический очерк. В настоящей статье мы не преследуем подобной цели. Но все-таки следует сообщить, чтo можно узнать об этом выражении, исследовав литературу на данную тему. Те личности, к которым стоит отнестись всерьез, употребляя это выражение, желали с его помощью обозначить нечто такое, в чем можно созерцать мертвую природу камня так, чтобы распознать в нем связь с живым становлением. Серьезный алхимик верил, что можно вызвать искусственные алхимические процессы, использующие мертвое, минеральное, в которых, однако, если их правильно наблюдать, можно познать кое-что из того, что происходит, когда сама природа вплетает мертвое в живое становление. Через созерцание вполне определенных процессов в мертвом он намеревался уловить следы созидательной деятельности природы и, тем самым — сущность духа, властвующего в этих явлениях. Символом мертвого, которое познается в качестве откровения духа, и является «златой камень». Кто изучает труп в его непосредственном текущем бытии, тот заметит, как мертвое включено в общий природный процесс. Но этому всеобщему природному процессу противоречит форма трупа. Форма эта может быть лишь результатом жизни, пронизанной духом. Всеобщий природный процесс должен разрушить то, что было сформировано благодаря этой жизни, пронизанной духом. Алхимик считает, что для обычного человеческого познания природа в целом — есть то, о чем можно узнать столько же, сколько о живом человеке по трупу. Высшее познание должно найти применительно к явлениям природы то, что относится к ним так, как пронизанная духом жизнь — к трупу. Это и есть стремление к «златому камню». Андреэ говорит об этом символе так, что можно заметить: он полагает, что понять, как надо обходиться со «златым камнем», может лишь тот, кто прошел через переживания изображенных им шести рабочих дней. Он хочет показать, что всякий, кто говорит об этом символе, не зная по существу, что такое преобразование познавательных сил, будет иметь дело всего лишь с иллюзией. В Христиане Розенкрейце он стремится изобразить личность, которая, в отличие от многих, может говорить об этих предметах с полным правом. Вопреки вводящим в заблуждение речам о поиске духовного мира он хочет отстоять истину.

Став истинными обработчиками «златого камня», Христиан Розенкрейц и его товарищи получают памятку с двумя изречениями : «Искусство — служанка природы» и «Природа — дочь времени». В духе этих девизов они должны будут работать исходя из своего духопознания. Переживания шести дней можно подытожить, характеризовав этими строками. Природа открывает свои тайны тому, кто в состоянии с помощью собственного искусства продолжить ее творчество. Но подобное продолжение не удастся тому, кто сначала не прислушался к ее воле и не включил ее в свое искусство, кто не познал, что ее откровения осуществляются благодаря тому, что свои бесконечные возможности развития она порождает из лона времени в виде конечных форм.

Отношения, устанавливающиеся на седьмой день между Христианом Розенкрейцем и королем, символизируют отношение, в котором отныне состоит духоиспытатель к своим преобразованным познавательным способностям. Показывается, что он сам как «отец» порождает их. Его обращение с «первым привратником» также обнаруживает его связь с одной из частей его собственного “Я”, а именно с той, которая перед тем, как произошло преобразование его познавательных сил, в качестве «астролога» отыскивала законы, определяющие человеческую жизнь; однако ей было не по силам искушение, через которое проходит духоиспытатель, когда оказывается в том же положении, что и Христиан Розенкрейц, в начале пятого дня представший перед Венерой. Тот, кто подпадает этому искушению, не находит доступа в духовный мир. Он знает достаточно много, чтобы не отдалиться от него совсем, но войти не может. Он должен охранять вход, пока не придет кто-то другой, кто подпадет тому же искушению. Христиан Розенкрейц поначалу думает, что и он подпал тому же искушению и поэтому осужден в свою очередь взять на себя обязанности стража . Но на этот раз страж — часть его собственного “Я”; благодаря тому, что он взирает на эту часть посредством преображенного “Я”, он оказывается в состоянии ее преодолеть. Он сам становится стражем своей собственной душевной жизни; но обязанность быть стражем не мешает ему устанавливать свободные отношения с духовным миром.

Благодаря пережитому в течение семи дней, Христиан Розенкрейц становится духовным исследователем, которому позволено действовать в мире теми силами, что возникли в его душе в результате этих переживаний. Совершаемое им и его товарищами во внешней жизни, будет вытекать из того же духа, из которого вытекает работа самой природы. Своей работой они будут вносить в человеческую жизнь гармонию, ставшую отображением гармонии действующей в природе, и она преодолеет противостоящую ей дисгармонию. Присутствие подобных людей в социальном устройстве должно стать постоянно действующим побуждением к оздоровлению жизни. Тем, кто спрашивает: «Каковы наилучшие законы для совместной жизни людей на Земле?» — Валентин Андреэ указывает на Христиана Розенкрейца и его товарищей. Ответ Андреэ гласит: «Не размышления о том, как должно происходить то или иное, могут наладить совместную жизнь, но высказывания людей, стремящихся жить в духе, который хочет высказать себя посредством бытия».

В пяти пунктах собрано то, чем руководствуются души, которые хотели бы действовать в человеческой жизни в духе Христиана Розенкрейца. Им должен быть чужд образ мыслей, вытекающий из иного духа, нежели тот, что открывает себя в творениях природы, и они должны предпринимать труды человеческие лишь как продолжатели трудов природы. Они не труд свой должны ставить на службу человеческим влечениям, но сами эти влечения превращать в посредников творений духа. Они должны с любовью служить людям, чтобы в отношении человека к человеку обнаруживалось действие духа. Ничто из того, что мир преподносит им в качестве ценностей, не должно отвлекать их от стремления к тем ценностям, которые во всякой человеческой работе определяет дух. Они не должны наподобие псевдоалхимиков подпадать заблуждению и путать духовное с физическим. Эти последние полагают, что физические средства для увеличения продолжительности жизни и тому подобное — высшее благо, и забывают о том, что физическое имеет ценность лишь до тех пор, пока оно посредством своего бытия является правомерным откровением лежащего в его основе духа.