Елена Блаватская - Загадочные племена на «Голубых горах»

– Но мы имеем возможность доказать, что это не басни, а факты…

– А мы все-таки не поверим, потому что за науку стоит большинство, а официальная наука не хочет верить…

Бедный факт! Несчастная голая истина!.. Подлинно, в наш век она выглядит непристойною. Ей приходится либо умереть на дне своего колодца, либо умолять великих «вортов» науки одеть себя по последней физиологической моде. А на это они хотя и долго не соглашались, но теперь, кажется, решились: – как и с каким успехом, мы покажем после, а пока одной истине приходится страдать. Действительно, каждый раз, когда простому голому факту приходится заявлять о себе, он встречается сперва и борется с мнением влиятельного большинства, заносчивого пропорционально своему самомнению и глупости. Но когда дело доходит до борьбы с официальной наукой, то лучше ему разом откланяться и до поры до времени исчезнуть. Иначе все жрецы ее, все нахватавшиеся вершков, все консерваторы, рутинеры, «обезьяны» науки и светской интеллигенции, – все это поднялось бы горой за попранные права академий, и факт был бы прогнан в область «бабьего суеверия», галлюцинаций да «гистеро-эпилепсии» (style Charcot).

Невзирая на такой прием, в продолжение многих лет изгнанные было факты снова всплыли, как потопленный труп, на поверхность житейского моря и заявили о себе громче прежнего, так громко, что даже многие из серьезных людей науки увидели себя вынужденными призаняться ими… Но не станем забегать вперед.

Было на свете много таких необъяснимых или скорее – необъясняемых нашими учеными истин и фактов, [70]от которых только пресса еще – следуя в этом раболепно тому классу ханжей науки, о которых доктор Шарко говорит с таким заслуженным презрением в книге доктора П. Ришера, [71]– отворачивается с трепетом напускной брезгливости и бежит от них, как нечистая сила от ладана. Бывают, однако, случаи, когда нашей саркастической прессе приходится quand même взглянуть неприятному факту в лицо, и даже серьезно признаться им. Это случается каждый раз, когда вследствие так называемого суеверного страха перед колдовством и чарами какой-нибудь одной личности, целая деревня сжигает ее как ведьму или колдуна. Тогда законности ради и для удовлетворения общего любопытства газеты начинают распространяться о грустном проявлении «столь печального и непонятного суеверия в нашем народе».

Такой случай был года три-четыре тому назад в России, когда судили и оправдали целую деревню (человек шестьдесят, если не ошибаюсь) за сожжение старой полоумной бабы, возведенной мужиками-соседями в достоинство ведьмы. Таким же неприятным вопросом пришлось признаться недавно и мадрасской печати. Только наши гуманные приятели-островитяне оказались менее снисходительными, чем русские присяжные: человек сорок курумбов и баддагов были в прошлом году повешены sans bruit ni trompette.

Всем памятна ужасная трагедия на Нильгирийских высотах, происходившая в деревне Эбанауде, всего в нескольких милях от Уттакаманда. Заболел у старосты ребенок и стал медленно умирать. Так как уже было несколько таинственных смертных случаев в течение прошедшего месяца, то и болезнь ребенка была тотчас же приписана баддагами «змеиному взгляду» курумба. Староста в отчаянии упал в ноги суду, то есть – подал жалобу. Над нею англо-индийцы хохотали три дня, а монегара прогнали из суда в шею. Тогда бюргеры-баддаги решились на самосуд: сжечь всю деревню курумбов до последнего человека. Они умоляли одного тодда идти с ними поджигать: без тодда-де ни один курумб ни в огне не сгорит, ни в воде не потонет. Такое уж у них поверье, и их в противном не уверишь. Собрав совет, тодды согласились: вероятно, их «буйволы так решили». Сопровождаемые одним из тоддов, баддаги отправились, и вот в одну темную ветреную ночь они зажгли разом лачуги карликов. Ни один не спасся. По мере того, как курумба выскакивал, баддаги бросали его назад в пламя вилами, убивали топорами. Спаслась только старая старуха, спрятавшаяся во время смятения в кусты: она и донесла. Арестовали много баддагов и с ними тодда, первого преступника с основания Утти из этого племени. Но им не довелось повесить его. Накануне смертной казни он неизвестно куда пропал, а человек двадцать баддагов успели умереть от распухания животов в тюрьме…

Это было несколько месяцев тому назад; а точно такая же драма разыгралась три года назад в Катагири. Напрасно защитники и даже правительственный адвокат настаивали на смягчающих обстоятельствах, глубокой вере всех туземцев в колдовство и совершаемое над ними безнаказанно курумбами зло. Они требовали если не помилования, то хоть отмены смертной казни. Все оказалось тщетным. Английские ученые могут еще поверить под более ученым термином в существование «глаза» и порчи: английские суды – никогда. И однако же закон, который всего двести лет тому назад приговаривал ежегодно столько тысяч колдунов и колдуний к костру и пытке, до сих пор здравствует в Англии. Он остается без употребления, но до сего дня еще не отменен. Когда является необходимость вроде желания удовлетворить самодурную публику в лице ханжей и таких атеистов, как профессор Ланкастер, наказав американца медиума (Слееда), то этот древний закон вызывается из пыли забвения и применяется к невиновному ни в чем, кроме непопулярности, «преступнику». Но в Индии этот закон бесполезен. Он мог бы даже сделаться вредным, напротив, показав туземцам, что было время, когда и их владыки разделяли «суеверие». Такова сила общественного мнения в Англии, что перед ним пасует даже закон!..

Это не диверсии, как то можно подумать, а события и замечания на оные, относящиеся прямо к нашему рассказу. История сожжения целой деревни курумбов, то есть, не одинокой злополучной ведьмы, как в России, а уже ста шестидесяти семи человек колдунов с их колдуньями и колдунятами, невзирая на то, что в Индии много разыгрывается подобных этой ужасных драм, памятна каждому жителю в Уттакаманде.

Но не к этому мы теперь ведем речь. Наша задача в этом правдивом рассказе несколько более философского характера, смеем думать. Она не ограничивается описанием простого, весьма естественного преступления, совершенного в припадке безумного страха и злобы, нагнанных верой в роковую силу чар и колдовства. Равно она не останавливается на изжаренных ведьмах и колдунах, да несправедливо повешенных вольно практикующих торквемадах, «вольно практикующих» именно в силу того, что не закон, а судьи не хотят признать чар и колдовства. Каша задача, как мы то сейчас покажем, стремится гораздо далее.

Во-первых, как секретарь общества, задавшегося целью изучать сколько возможно глубже все такие сложные психологические вопросы, [72]я желаю доказать, что нет в мире «суеверия», которое не было бы основано на твердом грунте истины. Затем, проникнув, как я думаю, до корня вопроса о «колдовстве», я намерена показать на основании свидетельства самой науки, что это народное чародейство разрабатывается под покровом ее и закона самими господами учеными; что колдовство, месмеризм, гипнотизм – просто синонимы; что все это проявления одной и той же месмерической силы или гипнотизма, ныне не только допускаемого, но даже преподаваемого, как в клинике доктора Шарко, так и в разных других центрах науки.