Елена Блаватская - Кармические видения (сборник)

Алтарь установили на берегу озера и разожгли огонь. Вокруг уже собралась толпа. После того как Аджгарта положил сына на благовонное сандаловое дерево и привязал его, он вооружился жертвенным ножом. И как только он занес дрожащую руку над сердцем своего любимого сына, юноша начал петь священные стихи. Старый риши застыл, охваченный сомнениями и горем, а когда юноша закончил чтение мантр, вонзил нож прямо в грудь Сунахсефы.

И – о, чудо! В этот же самый момент Индра, бог Голубого Свода (Вселенной) спустился с небес прямо в самую середину церемонии. Окутанный огнем, а жертва – плотным голубым туманом, он разорвал веревки, связывающие молодого пленника. Казалось, словно уголок голубых небес сам опустился над этим местом, освещая всю страну и окрасив эту сцену золотисто-голубым цветом. Охваченная ужасом толпа и даже сам риши пали ниц, полумертвые от страха.

Когда они пришли в себя, туман рассеялся, а сцена полностью переменилась.

Огонь жертвенного костра вновь разгорелся и распространился повсюду, и тогда все увидели самку благородного оленя Рохит [28]– не кого иного, как принца Рохиту, Деварату, который, с воткнутым в сердце ножом, предназначенным для другого, горел, как жертва, за своей грех.

Совсем неподалеку от алтаря, но на постели из Лотосов, распростершись, лежал мирно спящий Сунахсефа; а в том месте, куда некогда вонзился нож, расцветал прелестный голубой лотос. Озеро Пушкара, за мгновение до этого покрытое белыми лотосами, сверкающими на солнце лепестками, подобно серебряным чашам с нектаром Амриты (эликсир, дарующий бессмертие), теперь отражало голубизну небес – и белые лотосы стали голубыми.

Затем из глубины озера послышался мелодичный голос, подобный звукам ви́ны (разновидность лютни; музыкальный инструмент, неизменный атрибут Шивы), произносивший такие слова и такое проклятие:

– Принц, которому неведомо, как умереть за своих подданных, не достоин править страной детей Солнца. Он возродится заново в расе рыжеволосых народов, варварских и эгоистичных, и народы, которые станут его потомками, получат в наследство упадок и разрушение. А вместо него царем станет младший сын нищенствующего аскета, и он будет править страной.

Ковер из цветов, покрывающий озеро, зашевелился и что-то одобрительно прошептал. Открыв золотистым солнечным лучам свои голубые сердца, лотосы улыбались от радости и, качая головками, исполняли торжественный гимн Сурье, [29]их Солнцу и Владыке. Вся природа ликовала, кроме Девараты, превратившегося в горстку пепла.

Затем Висвамитра, великий риши, хотя уже и имел сотню сыновей, объявил Сунахсефу своим старшим сыном, и поскольку любой, кто отказался бы признать его, был бы заранее проклят, то все согласились, что Сунахсефа – последнее рождение риши, старший из его сыновей и законный наследник трона Амбариши.

Благодаря этому решению, Сунахсефа был рожден в своем следующем воплощении в царской семье Айодхи и правил Солнечной расой 84 000 лет.

Что касается Рохиты – Девараты, или Данного-от-бога, – его участь стала такой, как предсказала Лакшми-Падма. Он заново возродился в семье чужака, не имеющего касты (млеччха-явана) и стал предком варварских рыжеволосых народов, которые обосновались на Западе.

И эти расы выродились, как и установил Голубой лотос.

Если кто-нибудь из наших читателей позволит себе усомниться в исторической правде приключений нашего предка, Рохиты, и в превращении белого лотоса в голубой, то мы приглашаем их совершить путешествие в Аджмир.

А там уж им лишь придется отправиться к берегам трижды благословенного озера Пушкара, где каждый пилигрим, искупавшийся в нем в полнолуние месяца крхтика (октябрь-ноябрь), достигает наивысшей святости, причем без всякого усилия. Скептики увидели бы собственными глазами место, где был возведен жертвенный костер Рохиты, а также и воды, куда во время оно погружалась богиня Лакшми.

Они даже могли бы увидеть голубые лотосы, если большинство из них не изменилось с тех пор, из-за новых превращений, предписанных богами. Они бы увидели священных крокодилов, которых не имеет права потревожить никто. Это превращение дает возможность девяти из десяти паломникам, ныряющим в воды озера, почти немедленно погрузиться в нирвану. Потому-то священные крокодилы становятся все толще и толще.

Была темная холодная ночь в сентябре 1884 года. Тяжелый мрак спустился над улицами маленького городка на Рейне и повис, подобно черному погребальному покрову, над скучным фабричным местечком. Большая часть его обитателей, изнуренных дневным трудом, давно уже удалилась на покой.

Все было тихо в большом доме; на опустелых улицах царила тишина.

Я тоже лежала в постели; но увы, не для отдыха, а пригвожденная на несколько дней страданием и болезнью. Так тихо было в доме, что, по выражению Лонгфелло, тишину эту можно было почти расслышать. Я могла ясно разобрать движение своей крови, как она стремительно пробегала по моему больному телу, производя то монотонное пение, которое хорошо знакомо страдающему от бессонницы. Я прислушивалась к этому пению, пока оно не перешло в моем воображении в шум водопада, в падение могучих водных потоков… Как вдруг, изменяя внезапно свой характер, «пение» перешло в другие, более приятные звуки. Это был тихий, вначале едва слышный, шепот человеческого голоса. Он приближался и, постепенно усиливаясь, говорил в самое мое ухо. Так звучит голос, проносясь по неподвижному голубому озеру в одном из тех удивительных акустических проходов среди снеговых гор, где воздух так чист, что произнесенное за полмили слово кажется прозвучавшим вот здесь, у самого вашего уха. Да, это был голос того, к кому нельзя было относиться без глубокого почитания; голос, с которым для меня были соединены глубокие мистические воспоминания; голос, всегда для меня желанный в течение многих лет и особенно желанный в часы душевных и физических страданий, ибо он всегда приносил с собой луч надежды и утешения. «Бодрись… – прошептал он мягким ласкающим звуком. – Думай о днях, проведенных в светлом общении; думай о великих истинах, подслушанных у природы, и о многочисленных человеческих заблуждениях относительно этих истин и попробуй прибавить к ним новый опыт. Пусть рассказ о странной и интересной жизни наполнит эту ночь и поможет сократить часы твоих страданий… Внимание! Смотри туда перед собою!»

«Туда» означало большие светлые окна пустого дома по ту сторону узкой улицы немецкого городка. Они выходили как раз против окна, перед которым стояла моя кровать. Послушная приказанию, я устремила глаза по указанному направлению, и то, что я увидела там, заставило меня на время позабыть страшную боль, которая терзала мою распухшую руку и мое ревматическое тело…