Эрика Джонг - Ведьмы

Так каковы же общие тенденции новоязычников? Их заботит экология, заботит судьба планеты, истерзанной и разграбленной с благословения христианства; они почитают Творца-женщину (под любым именем — Богини-матери, Матери-природы, Персефоны, Иштар, Афродиты, Астарты, Инанны или Марии); они уверены, что религии с доминирующим мужским началом, на которых основана современная культура, зачастую оправдывают разрушения и войны, вместо того чтобы служить созиданию и миру; поклоняются они самозабвенно и страстно привержены ритуалам — то есть тем религиозным отправлениям, которые облегчают жизнь человеческую (равно как и смерть) и в то же время объединяют людей в некую осмысленную общность.

Новоязычники и иже с ними полагают, что христианство, иудаизм и магометанство помочь людям не способны. Феминисты не желают поддерживать религии, узаконившие подчинение женщины мужчине. Пацифисты негодующе обвиняют церковь в пустозвонстве, поскольку на словах она за мир, а на деле — потакает войнам... Так что основные мировые религии от нынешней жизни, судя по всему, очень далеки. Из этого-то недовольства религиями, похоже, и выросло движение новоязычников.

Глупо притворяться, будто движение это массово, глупо утверждать, будто оно представляет серьезную угрозу канонической церкви. Это вовсе не так. Но само его существование знаменательно. Оно свидетельствует о том, что мышление меняется, что идет непрерывная переоценка прочно утвердившихся религий — как бы ни шумели о нынешнем возрождении христианства. Людям нужны обряды, нужна техника медитации и вознесения молитв, им надо увериться, что в одиночку или сообща они могут воздействовать на все, что их окружает. Люди хотят поминать мертвых и молиться за живых, хотят отмечать смену времен года, хотят умело праздновать рождение и умело совершать погребение. Ритуалы эти поддерживают, они — опора и источник силы в тяжелые времена, они — узы, что связуют воедино семьи и общества. Тяга к новоязычеству, колдовству, оккультизму, к восточным религиям ясно показывает, что религии западного мира не удовлетворяют людских потребностей. Они стали чересчур светскими, их чересчур заботит сохранение собственной иерархической структуры; они превратились в зеркальное отражение той системы власти, которую им назначено было ограничить и облагородить. И теперь ими движет не сугубо духовное начало.

Возрождение интереса к колдовству и ведьмовству идет в русле всего новоязычества. Обращаются к колдовству и по ошибке или из чисто утилитарных соображений: одни желают навести порчу на врага, другие — посетить оргии, третьи — шокировать родителей. Но существуют и причины иного свойства — глубинные и продуманные: люди мечтают вернуться к религии, почитающей природу; мечтают утвердить сексуальность как созидательную для нашей жизни силу; мечтают объяснить себе недееспособность канонических религий; мечтают узнать древние способы медитации и врачевания.

Итак, мы разобрались, что есть действительное ведьмовство, а что ложное, и, надеюсь, стали лучше понимать друг друга. Обратимся же теперь к самой ведьме. Она проживает там, где жила всегда, во все века, даже в эпоху костров инквизиции. Она не уходила никуда, не трогалась с места и была права — иначе этих страданий не вынести, ведь не простаки и не глупцы преследовали и мучили ее столь рьяно. А ведьма все-таки спаслась. Поскольку ее единственная обитель — наше сознание и воображение.

И, скажем честно, книгу эту вы взяли в руки вовсе не за тем, чтоб читать о возрождении язычества. Вы взяли ее, потому что давно, с самого детства, вам не дает покоя образ ведьмы. Вы не одиноки — с вами автор и художник, сотворившие эту книгу. Так обратимся же к ведьме. Она — внутри нас.

Она либо несказанно красива, либо невыразимо страшна; может очаровать своими прелестями, околдовать, опутать по рукам и ногам; может и ужаснуть — до дрожи и оторопи. В любом случае мужчине несдобровать. Какая бы ведьма ни встретилась ему на пути — раскрасавица ли, уродина ли,— он непременно падет ее жертвой, жертвой ее женской силы. Не в этом ли, перефразируя Шекспира, есть «цель нежеланная»?

Мы привычно представляем ведьму безобразной старухой с острым подбородком, огромными бородавками и крючковатым носом.

Мифологическому содержанию образа такая внешность соответствует безусловно. Однако история дает нам множество иных примеров. В ведьмовстве обвиняли не только старых и уродливых, но и молодых и прекрасных. Зачастую именно сексуальная привлекательность приводила женщин на костер в те времена, когда эрекцию или непроизвольное семяизвержение во сне (т. н. «мокрые» сны) считали не естественными явлениями, а кознями ведьмы.

Понятия «ведьма» и «секс» нерасторжимы. Настольная книга охотников за ведьмами — «Malleus Maleficarum», или «Молот против» (1486) — не оставляет никаких сомнений на сей счет: «Колдовство порождено плотским желанием, похотью, которая в женщине ненасытна... Стремясь же насытить свою похоть, они совокупляются даже с дьяволом».

«Malleus Maleficarum» представляется документом необычайно важным. Именно эта книга дала добро на многовековое женоненавистничество, обуявшее христианский мир. Ее авторы, доминиканцы-инквизиторы XV века Якоб Шпренгер и Генрих Крамер, подтвердили и одобрили бредни женоненавистников всех времен. Женщины вызывают импотенцию; женщины слабовольны и слабоумны; женщины искушают и совращают; женщины не способны править людьми и осмысленно трудиться; бабки-повитухи убивают младенцев... Слабонервных просим выйти. Современные антифеминисты самого правого толка найдут в этой книге множество нужных цитат, веками служила она пособием для охотников за ведьмами, да и поныне — это руководство для толпы, всегда готовой к самочинной расправе. Остается лишь сетовать, что печатное слово служит всем без разбору — и добру, и злу.

Впрочем, существовали и ведьмы-мужчины, иначе — ведьмаки. Они не вошли в наше мифологическое сознание, к их образам редко обращались писатели и художники. Однако многие мужчины взошли на костер по обвинению в ведьмовстве или за то, что ведьмой назвали его жену или дочь. Несмотря на эти исторически бесспорные факты, ведьма в нашем представлении не вяжется с образом мужчины. Более того — слово «ведьма» для нас синонимично слову «женщина».

Отчего? Возможно, нам кажется, будто плодоносным, детородным началом в женщине неведомо управляют могучие непознанные силы. Или мы интуитивно осознаем, что долгие века приниженного, полурабского положения женщины в обществе естественно подталкивали ее к колдовству — чтоб отыгралась за свою беспомощность, чтоб обрела власть над миром, который так немилосердно властвует над ней.