Арина Веста - Амальгама власти, или Откровения анти-Мессинга

Раз за разом просматривая кадры исторической кинохроники, Аким убеждался, что так же, по-шамански, воздействовали на людей Гитлер и Сталин и Вольф Мессинг, и возможно, Распутин, недаром его дочь Матрена в эмиграции дрессировала тигров и прославилась как бесстрашная укротительница.

Современная наука обозначала феномен концентрированного волевого посыла словами «гипноз» или «внушение», но тайное слово «кобь», на тысячелетия старше любого «гипноза», отражало явление ярче и полнее. Властители и маги прошлых времен умели собирать разношерстную толпу в послушную стаю, они безошибочно знали, как овладеть ее вниманием и волей, как пролить в души яд обожания и озарить священными огнями неизбежные жертвы и лишения.

Хорошенько протопив избушку, Аким прилег на лежанку, покрытую старым лоскутным одеялом, накрылся твердой, задубевшей на морозах овечьей шкурой и вскоре заснул под вой расходящейся вьюги в печной трубе. В ту ночь ему приснился странный сон, которому он долго не мог найти объяснения и опоры в дневной обыденности, плоской, предсказуемой и отвратительно расчетливой, как долговая квитанция «вернуть с процентами».

Сон его начался словно бы с середины. Он очутился лунной ночью в зимней тайге. В руке он держал резной посох из елового комля. Ствол был резной, закрученный хитрой змейкой. Когда-то он мечтал сделать такой, пока не понял, что посох дают Боги .

Деревья отбрасывали на снег четкие синие тени. В лунные ночи просыпается душа леса, она ищет встречи и может принимать любые обличья. Крупный белый волк выскочил на него из лесной темени, схватил зубами за рукав ватника, принялся трепать и дергать грубыми, жадными рывками. Его янтарные глаза светились неподдельной злобой. Аким не понимал, чего хочет зверь, и его укусы, сначала легкие и неглубокие, внезапно переросли в атаку. Едва устояв на ногах, он замахнулся посохом и ударил, волк резко отпрянул, и шкура вдруг раскрылась на нем, точно упал косматый мешок, и из пустой кожуры выкатилась на снег обнаженная девушка. Мелькнули сжатые смуглые колени и локти, прижатые к груди. Гибко изогнувшись, она по-звериному встала на четвереньки и взглянула на него исподлобья, вопрошающе и без улыбки. Ему понравились ее откровенная злость и сумрачный взгляд с женской тягой на дне зрачков. Он не сразу понял, что девушка ранена: на снегу, под ее коленями, неудержимо расплывалось алое пятно.

Откуда приходят эти смущающие душу сны, сотканные из невысказанных слов и глубоко упрятанных желаний? Сон о девушке-волчице плеснул в сердце и разбудил давно дремавшую в нем жажду обладания.

Эта была ровня, которую он так долго и терпеливо ждал, искал, по-звериному вынюхивал, и она пришла – девушка-воин, девушка-волчица, таящая оскал под нежной улыбкой.

В цирке Акима ждала ошеломляющая новость: Ингибаров погиб! Погиб нелепо, невозможно для артиста его уровня, и в первую минуту он не сумел справиться с чувствами. Сквозь судорогу ненависти он пережил мгновенное острое счастье! Его услышали там, куда он безутешно взывал, и одним махом разрубили все тяжи на его пути, подтвердив свою волю зимней грозою на капище.

Игры Богов обернулись трагической случайностью на арене. Ингибаров разбился, упав с воздушной трапеции. Как все выдающиеся циркачи, Ингибаров владел сразу несколькими специальностями: акробатикой, дрессурой и иллюзионом. Его визиткой был спуск на арену из-под купола цирка, стремительный, как полет метеора. Новая веревка, которая должна была страховать его эффектное падение, оказалась слишком длинной, и Ингибаров с десяти метров вошел головой в манеж.

Воронову не с кем было разделить свою жестокую радость, и он пошел к своим волкам, единственным советчикам и союзникам. О, его стая! Семь сердец, стучащих в унисон, семь горячих пастей, готовых разорвать любого, кто косо посмотрит на их повелителя. Семь хвостов и россыпь карих глаз, не скрывающих своего восторга от встречи… Он трепал их за загривки и брал «за щипцы» – сжимал морды, приподнимая пальцами брыли и открывая оскаленные зубы. Эту штуку его волки позволяли единственному человеку в мире, да что в мире – во всей Вселенной!

– Звер-р-рюги, р-р-родные… р-р-работать… – рычал, он и волки отвечали ему острожной лаской и сдержанной радостью.

Он вынул из подсумка немного корма и на ладони протянул медведю. Старый медведь Кунак вошел в аттракцион последним: от непредсказуемого скандалиста избавился пермский цирк, но Воронов взял зверя вовсе не из жалости – это чувство ему было неведомо, – а из упрямства и жажды победы над темной и глубокой медвежьей душой.

«Медведь зверь убо лют и скрытен, разума своего не кажет. Пяту имеет человечью и кожу снимает от маковки до кобца, от того и зовется кожедерник», – писал его далекий предок, зная, что не забудется семейное ремесло и еще через сотню лет будут волховать и куражиться Вороновы под гудок и жалейку, под волчий и медвежий рык.

Кунак осторожно собрал корм мелкими передними зубами. Соблюдая ритуал, Аким поднял медведя на задние лапы и обнял за худые лопатки, словно братаясь.

– А что это вы тут празднуете? – раздался над ухом шутовской тенорок. – Король умер, да здравствует король?!

Воронов резко оглянулся: за его спиной, держась за проволочную сетку вольера, стоял клоун Пирожок. Этот старикашка, истрепанный жизнью на колесах, пьянством и старыми травмами, жил при цирке и, кажется, вовсе не имел дома. Воронов не любил стариков, особенно таких, как Пирожок: не собравших мудрости, не скопивших богатства.

Жизнь созидает ради разрушения и играючи разрушает ради нового созидания, оставаясь битвой вечных начал: огня и льда, ветра и камня, мужчины и женщины, молодости и дряхлости, – и на этой гладиаторской арене, по мнению Акима, не было места слабым существам и слабым чувствам.

«Ходячий утиль» прошаркал мимо вольеры, волоча за собою обрезок страховочной веревки от воздушного номера.

– Ау, Пирожок! – окликнул его Воронов. – Ты что, вешаться собрался?

– Последний дюйм… В цирке все решает последний дюйм! – всхлипнул Пирожок. – Возьми, сынок, на память о новопреставленном…

– Поди проспись, батя! – Воронов отодвинул плечом Пирожка, запер клетку – и вдруг вздрогнул от внезапной догадки: – Слушай, а где ты ее взял?

– Сие моя тайна… – шмыгая носом, ответил старик. – Но если быть честным, то нашел в коробке из-под лампочек.

– Ментам показывал? – спросил Воронов, переминая в руках обрезок капронового троса.

– У них уже есть… будет с них… – ответил Пирожок.

– Это что же получается, что одну десятиметровую лонжу два раза обрезали и все равно она оказалась слишком длинной? Вот что, положи, где взял, и болтай поменьше, дольше проживешь! – приказал Воронов.