Алексей Скалдин - Странствия и приключения Никодима Старшего

О его литературных связях в годы перед революцией известно нам немного. Отчасти причина тому — его образ жизни. В литературных кругах он появлялся лишь спорадически: 'появлялся и пропадал надолго. В какой-то, видимо, слабой степени он был связан с Академией стиха, но несколько чаще его видели на собраниях другого петербургского литературного кружка, так называемого "Общества поэтов", в обиходе именуемого "Физой".

О составе кружка некоторое понятие дают воспоминания Пяста: "Ряд новых или временно отошедших от "поэтической работы" имен выступали в собраниях Общества поэтов: тут бывал и проводивший в ту пору некоторое время в Петербурге… Борис Садовской; тут стал чаще появляться А. Д. Скалдин; тут неизменно присутствовал В. Н. Княжнин; всегда бывала Ахматова… Понятно, Георгий Иванов, Георгий Адамович, М. Зенкевич, затем кружок близко стоявших к В. Недоброво поэтов…"

Некоторое понятие о литературных связях Скалдина в эти предреволюционные годы дают нам сведения о его участии в литературных сборниках "Война в русской поэзии" и "Альманах муз", вышедший в 1916 году в издательстве "Фелана", в котором через год опубликован был роман "Странствия и приключения Никодима Старшего" (впрочем, на титульном листе издательство не указано — о нем мы. можем узнать из "Книжной летописи" за 1917 год). Первый из названных альманахов был приготовлен к печати Анастасией Чеботаревской, женой Ф. Сологуба, на квартире которого по четвергам собирался литературный Петербург. Скалдин бывал у Сологуба, знакомство длилось много лет. Встретились они и после революции. Следует, между прочим, отметить некоторый параллелизм романа Сологуба "Мелкий бес" и романа Скалдина, который, перефразируя, можно было бы назвать "Крупный бес"…

Во время Октябрьского переворота Скалдин жил в Петрограде. Во всяком случае, об этом свидетельствует Г. Иванов в своих кратких и очень красочных воспоминаниях о Скалдине. В октябре Скалдин подарил свой роман Блоку, указав, что дарственная надпись на книге была сделана им именно в Петрограде. Г. Иванов встретил его в 1918 году. Это была их последняя встреча. "Я шел по Карповке вечером. Было темно и пусто. Навстречу мне попался человек. Шел он как-то покачиваясь. Шляпа его была на затылке. Поравнявшись, я узнал С. Я ему очень обрадовался, он, кажется, тоже.

— Где ты пропадал? — спросил я.

— Все время здесь в Петербурге.

— Что ж тебя нигде не было видно? — спросил я. Он покачал головой неопределенно.

— Так… где ж теперь видеться… Зайдем ко мне…

Дом был очень роскошный, но швейцара не было, лифт не действовал, электричество не горело. Мы поднялись на третий этаж. С., не раздеваясь, вел меня через какие-то неосвещенные комнаты. Иногда он чиркал спичкой, видны были зеркала, огромные вазы, картины, стекляшки старинных люстр. Квартира была, по-видимому, очень большой и пышно обставленной. Холод стоял нестерпимый. Наконец — резкая перемена температуры — камин, полный пылающих поленьев. С. зажег свечи в большом канделябре. Я сразу узнал его — это был тот самый канделябр…

— Узнаешь? — спросил С. с улыбкой, точно угадав мои мысли. Он снял свое потертое пальто. В пиджаке он имел прежний вид, разве немного похудел. — Хочешь чаю? или вина — у меня есть.

— Почему ты спросил "узнаешь"?

— Так ведь ты узнал канделябр. Зачем ломаться?

— Узнал. И раз ты сам об этом заговорил, может быть, ты теперь мне расскажешь, что все это значило?

— Ну, что там рассказывать, — С. помолчал, — Показать тебе, если хочешь, могу кое-что. А рассказывать нечего. Да ты и не поймешь все равно.

Мы выпили подогретого "Нюи". Разговор наш как-то не выходил. Поговорили о большевиках, о том, что нет хлеба, о стихах — обо всем одинаково вяло.

— Что же ты хочешь мне показать? — спросил я.

— А… ты об этом? Стоит ли? Во-первых — чепуха, я убедился. Да и ты мальчик нервный, еще испугаешься.

— Что за страхи? Ты меня мистифицируешь! Показывай, раз обещал.

— Ну, изволь. Только уговор — объяснений не требовать.

С. достал из ящика бюро простую глиняную миску. Потом вышел, вернулся с кувшином воды и налил миску до краев. Потушил все свечи. Камин ярко горел.

— Ну. — С. взял меня крепко за локоть. — Гляди.

— Куда?

— В воду гляди…

Я с недоверием стал глядеть в воду. Вода как вода. Он меня морочит. Я хотел это сказать, но вдруг мне показалось, что на дне миски мелькнуло что-то вроде золотой рыбки. С. крепче сжал мой локоть.

— Гляди!

Вот в воде снова что-то мелькнуло, потом, как на матовом стекле ортографического аппарата, обрисовались какие-то очертания, сначала неясно, потом отчетливей… Я вздрогнул. Это столовая С. в его старой квартире. Стол накрыт, как в тот вечер, — золотая посуда, цветы, канделябр с оплывшими свечами. И я стою в дверях, подхожу к столу, осматриваюсь, трогаю крышку блюда…

…Резкий свет и все пропало. Это электрическая станция на радость (и на беспокойство — вдруг обыск) советским гражданам включила ток. Огромная люстра на потолке засияла всеми свечами.

— Тсс… — остановил меня С. — Помни уговор. Потерпи. Другой раз я покажу тебе что-нибудь поинтереснее.

Но не только "что-нибудь поинтереснее", но и самого С. мне увидеть не удалось. Через два дня я получил от него записку: "Не приходи ко мне, у меня на квартире засада, из Петербурга приходится удирать".

В двадцатые годы Скалдин жил в Царском Селе, переименованном в Детское. Дошло до нашего времени несколько свидетельств о том, что он посещал "последний царско-сельский салон", который был явным анахронизмом, островком культуры и духовности в море жестокости, безразличия и угнетенности. Собирались у Валентина Кривича, поэта, мемуариста, сына И. Анненского. "В Анненском-Кривиче прочно связались в единое целое хорошие литературные традиции, сокрушительное острословие, "вечера Случевского" и ранний "Аполлон", — писал об этих вечерах один из регулярных посетителей. Сохранил он сочность чувств и военную выправку, — опекун рукописных издателей, амфитрион литературных чаепитий, кладезь анекдотов и рог сатирического изобилия, энтузиаст российского слова и верный блюститель "заветов милой старины".

На встречах бывали жившие в Царском Ф. Сологуб, Иванов-Разумник, Рождественский, Петров-Водкин, Алексей Толстой, Э. Голлербах.". Но салон просуществовал недолго. В один прекрасный день явился агент чека, переписал фамилии всех посетителей и долго со скрытой угрозой допрашивал, зачем и для чего собираются. Салон закрылся. Продолжать было бы слишком большим риском".

Неизвестно, что в эти годы писал Скалдин, но печатал — для заработка — маленькие детские книжки. В 1929 году вышла 14-страничная для детей младшего возраста книжка "Чего было много", в 1930-м "За рулем", в 1931-м "Колдун и ученый". Были, кажется, и другие.