Андрей Васильченко - Тибетская экспедиция СС. Правда о тайном немецком проекте

Ламы делают это неделями напролет. День и ночь звучат трубы, а глухой звук барабанов несется от одиноких монастырей по долинам. Монашеская жизнь достигает своего апогея в большом храме в Гангтоке. Повсюду идет подготовка, чтобы достойно встретить божество страны. В середине августа великий настоятель Пемаянгцзе в сопровождении 50 лам появляется в Гангтоке, чтобы по древнему обычаю самому командовать праздником.

Говорят, что древние великие ламы неделями не знали сна, так как выполняли задание, которое состояло в том, чтобы умирить Махакалу, [75] Именно так дословно переводится «Канченджанги» гордого защитника «южных перевалов», и всемогущего Канченджанги, чтобы те изгнали страшных демонов муссонных дождей и спустились к людям в день полнолуния, и во время парада победоносных бойцов приняли человеческое почтение и поклонение.

Ламой был первый махараджа Сиккима, который после захвата власти в стране ввел в ней буддизм. Он умолял оба этих всемогущих божества дать ему благословение и раз в году спускаться из своих ледяных дворцов и являть народу свое всевластие. С этого времени раз в году, в начале осени, в Сиккиме происходит «военный танец богов». Богов изображают не ламы, а лучшие молодые бойцы из числа сиккимской знати.

В канун большого праздника я находился в доме одного высокопоставленного сиккимского кхаси, [76] Кхаси» означает аристократ. личного секретаря Его Величества махараджи, Раи Сахиб Таши Дадула. «Видите, — сказал хозяин дома, — «Сикким, по сути, является частью Тибета. Даже если бы наше культурные развитие было предопределено только географическим положением, то мы все равно гордились бы этим фактом».

«Прекрасно, — отвечаю я ему, — но Сикким граничит не только с Тибетом. Значительная доля населения — это выходцы из Непала, которые иммигрировали в окрестности Дарджи-линга в прошлом столетии из Катманду и принесли с собой индуистскую веру. Кроме этого, вряд ли подлежит сомнению тот факт, что на юге просторные долины граничат с Бенгалией. Кроме этого, имеются коммерсанты-мауари, торговцы из Пенджаба, а также нельзя недооценивать влияние Бутана, который находится на востоке. Я уж не говорю о загнанных в джунгли лепчасах, коренном населении Сиккима. Даже такой примитивный народ, как лепчасы с их темными суевериями, все еще сохраняли следы древнейшей культуры».

«Определенно, все эти факты очень сложно отрицать», — прервал меня Раи Сахиб. А затем продолжил торжественным голосом, преисполненным гордости: «Но мы являемся правящим классом, бхутиа-кхазис, уставным дворянством тибетского происхождения. Наши предки прибыли из Тибета и захватили Сикким. Мы принесли буддизм и даровали культуру этой стране. Женщина, которая родила нашему махарадже четверых сыновей, является чистокровной тибеткой, происходящей из древнейшего благородного рода. Все наши родственники — это либо влиятельные люди в Лхасе, Гьянцзе и Шигацзе, либо высокопоставленные офицеры в тибетской армии. Мы сочетаемся браком только со своими и чувствуем отвращение к прочим расовым элементам. Если мы не находим подходящих девушек с Сиккиме, то направляемся в Тибет и выбираем жен именно там, по ту сторону границы. Действительно, нас не очень много, но у нас впасть, что является гордостью, а несение культуры является нашей привилегией». «Да, но все же имеются непальцы и лепчасы», — осмеливаюсь. я возразить в ответ. Однако Рай Сахиб настолько бурно прореагировал, что я не могу говорить дальше. «То, что касается лепчасов, — продолжает он с пренебрежительным выражением лица, — то они не рождены для правления. Они хорошие граждане — скромные, усердные, послушные. Но они не воины, они избегают любых опасностей, а потому находятся там, где в итоге оказались — посреди джунглей, где никому не мешают. Они даже буддизм восприняли от нас. Их знать считает собственными только джунгли. Они не доставляют нам хлопот. Напротив, они самые добросовестные налогоплательщики. Они точно следуют всем нашим указаниям, хотя имеют все причины быть недовольными».

При этих словах лицо Раи Сахиба помрачнело. Несколько резко он продолжил: «Несколько иначе дела обстоят с непальцами. Пожалуй, они весьма усердны и невзыскательны, но их становится все больше и больше. Они борются за каждую пядь земли. Они усердные рабочие, что позволило некоторым из них занять высокие посты в государственном аппарате. Их знать преследует более далекие цели, нежели наши собственные. Они делают это хотя бы потому, что эти цели придуманы не нами. Хорошо, что среди непальцев, как в самом Непале, так и Сиккиме, существует множество каст, что не дает им возможность объединиться. Даже если непальцы сейчас не представляют угрозы для Сиккима как для буддийской страны, то я не исключаю, что опасность все-таки возможна, особенно тогда, когда они откажутся от кастовой системы. Во всяком случае, мы являемся и останемся правителями этой страны. Мы — буддисты, которые терпят, но отнюдь не поощряют чужую религию». «А что Вы думаете о христианстве?» — спросил я собеседника. «Я не могу слишком много рассуждать на эту тему, так как очень слабо разбираюсь в ней. Я соглашусь с тем, что миссионеры сделали очень много добра. Они познакомили нас в целом с медициной и гигиеной. Но все их последователи вряд ли разделяют их веру. Большинство таковых мы зовем «рисовыми христианами». На самом деле они являют собой самых ленивых, самых неполноценных, самых жалких представителей низов: паразитов и трутней. Они приняли христианство, чтобы бесплатно получать рис в миссионерских пунктах. Теперь они могут еще больше лентяйничать. А еще это сказывается на воспитании молодежи, так как мальчики и девочки, воспитывающиеся в миссионерских школах, свободно общаются между собой, хотя здесь это рассматривается как постыдное действие». «Не слишком много Вы поведали о полезной деятельности миссионеров», — усмехаюсь я. «Мои слова — еще не приговор*, — парирует тактичный азиат. «Но факт остается фактом. На весь Сикким имеется три миссионера. Все трое должны раз в полгода продлевать документы для пребывания здесь».

«Впрочем, мы, кажется, хотели попить чая», — говорит Раи Сахиб и ведет меня под руку в завешенное коврами помещение. Там на столе стоит ваза с печеньем и свежеиспеченный пирог. «Я расскажу Вам о военных танцах все, что знаю, или все, что пожелаете узнать Вы. Это исключительно сиккимское явление. Чего-то подобного Вы не найдете ни в одной стране мира, даже в Тибете, хотя сама идея военных танцев позаимствована именно оттуда».

В священных книгах первый махараджа Сиккима Чагдор Намгьял записал следующие указания относительно повторяющихся каждый год танцев: «Военный танец совершается только буддистами северной школы. [77] «Северная школа» буддизма, так называемая Махаяна или «большой путь». В отличие от южного буддизма (например, на Цейлоне) Хинаяны или «малого пути» в пантеоне Махаяны имеется множество божеств, святых и «живых Будд». Он является символом сиккимского ламаизма. Его высшая цель состоит в том, чтобы почитать бога Канчен-Дзод-Нга (Канченджанги). Бог появляется в красных одеждах, с красным (окровавленным) копьем в руках верхом на белом коне или на белом горном льве. Он — сиккимский бог войны. Ему регулярно должны возноситься разнообразные хвальбы и приноситься жертвы теми, кто еще в состоянии носить оружие. С танцами связано развитие воинской помпезности, что должно понравиться богу войны, который должен повысить боеспособность и гордость нации. Чтобы торжество не свелось к банальному богослужению и заклинанию демонов, ламы просят черного кровожадного Маха калу, повелителя всех духов и демонов, чтобы тот развернул свое знамя и помог Канченджанги защищать буддийскую веру и государство. В итоге народу должны быть дарованы мир, богатство и благополучие.