Георгий ГУРДЖИЕВ - Жизнь реальна только тогда, когда "Я есть"

Учитывая это, а также в связи с другими соображениями, я, все еще очень больной, решил покинуть также и это место, и как можно скорее. Тем более, что я никак не мог помочь моему другу.

Теперь совершенно один, и более того, с очень ограниченными средствами, я двинулся в направлении Центральной Азии.

Преодолев с невообразимыми трудностями всякого рода великие и малые препятствия, я прибыл в город Янгихисар в бывшем китайском Туркестане, где, с помощью моих старых друзей, я запасся деньгами, а затем оказался в том самом месте, где жил несколько лет назад, когда восстанавливал свое здоровье, пошатнувшееся из-за шальной пули номер два.

Это место расположено на юго-западной окраине пустыни Гоби и является в моем представлении самым изобильным и цветущим из всех частей поверхности нашей Земли.

А относительно воздуха в этой местности и его целебного влияния на каждого, кто его вдыхает, я скажу, что он поистине очистителей.

Если рай и ад существуют в реальности, и если они испускают какое-то излучение, то воздух в пространстве между этими двумя источниками был бы наверное именно таким.

Потому что на одной стороне - почва, которая почти буквально источает из себя, как из рога изобилия, всевозможные виды земной флоры и фауны и фоскалии, и сразу же рядом с этой изобильной почвой - пространство во много тысяч квадратных километров, представляющее в буквальном смысле ад, где не только ничего не растет, но все, что выросло в другом месте, случайно попадая в него, полностью разрушается за очень короткое время, не оставляя никакого следа.

Именно здесь, на этом маленьком, единственном в своем роде кусочке твердой поверхности нашей Земли, воздух которого, то есть наша вторая пища, берет свое начало и трансформируется между силами рая и ада, во мне происходило, в конце моего посещения этого места, а потом в другой раз в почти бредовом состоянии, точно такое же само-убеждение, в связи с которым в моем сознании, вечером 6 ноября, как я упомянул выше, промелькнула идея, которая показалась мне тогда полностью абсурдной.

В первый раз мои друзья привезли меня туда в бессознательном состоянии вскоре после того как я был ранен второй шальной пулей.

Вначале рядом со мной было много друзей, среди которых было пятеро вышеупомянутых врачей.

И когда, после возвращения сознания, я пошел на поправку, все они постепенно уехали, и я остался там с одним тибетцем и одним очень молодым кара-киргизом.

Живя там, вдали от людей всех типов и видов, в компании этих двух симпатичных людей, заботившихся обо мне почти по-матерински, и питаясь вышеупомянутым «очистительным воздухом», я за шесть недель поправился настолько, что уже хотел и был в состоянии в любой момент покинуть это целительное место.

Все уже было собрано и упаковано, и для продолжения путешествия мы ожидали только прибытия отца молодого кара-киргиза с его тремя верблюдами.

Так как у меня были сведения, что в одной из долин горы, называвшейся тогда «пик Александра III», находились в то время несколько русских офицеров, топографов Туркестанского Топографического Управления, среди который был один из моих очень хороших друзей, я настоял, чтобы мы сперва зашли к ним, а оттуда уже присоединились к какому-нибудь большому каравану и пошли сначала в Андижан, а затем в Закавказье, чтобы повидать моих родителей.

Я к тому времени, хотя еще и не вполне, как говорится, «твердо держался на ногах», но уже чувствовал себя довольно хорошо.

Была ночь; взошла полная луна. Следуя по пути случайных ассоциаций, мои мысли незаметно перешли снова к вопросу, который к этому времени окончательно трансформировался в idee fix моего внутреннего мира.

В продолжение всех этих мыслей об этом и под влиянием, с одной стороны, далекого глухого гула, создаваемого звуками миллиардов жизней всевозможных форм, а с другой стороны - внушающей ужас тишины, во мне постепенно выросла по отношению к самому себе критическая способность беспрецедентной силы.

Вначале мне вспомнились все мои ошибки в моих прежних поисках.

В то время как, с одной стороны, я продолжал констатировать свои ошибки и вообще несовершенства методов, до этого мною применявшихся, с другой стороны, мне становилось ясно, как мне следовало действовать в том или другом случае.

Я очень хорошо помню, как моя сила убывала от этих напряженных мыслей, и, пока это продолжалось, какая-то часть меня снова и снова побуждала меня встать и встряхнуться, чтобы остановить эти мысли, но я не мог этого сделать, так сильно я был поглощен этими самыми мыслями.

Я не знаю, чем бы все это кончилось, если бы в тот самый момент когда я инстинктивно начал чувствовать, что скоро потеряю сознание, возле меня не опустились на землю те самые три верблюда.

От этого я пришел в себя и встал.

К этому времени уже начало рассветать. Не спали также и мои молодые компаньоны, уже занимавшиеся приготовлениями к утренней жизни в пустыне.

Поговорив со стариком, мы решили использовать лунный свет и выходить в путь только по вечерам. Кроме того, за день верблюды могли хорошо отдохнуть.

Вместо того, чтобы лечь и немного поспать, я взял винтовку и дорожное ведро, сделанное из брезента, и пошел к близлежащему источнику очень холодной воды, находившемуся на самом краю пустыни.

Раздевшись, я стал очень медленно поливать себя этой холодной водой.

После этого, хотя я чувствовал себя очень хорошо умственно, физически я так ослабел, что, одевшись, был вынужден лечь на землю там же около источника.

А затем, в то время как я чувствовал себя таким слабым физически и очень хорошо освеженным умственно, во мне стало продолжаться то самое самоубеждение, суть которого запечатлилась в моем сознании навсегда и в связи с которым, вечером 6 ноября, промелькнула упомянутая идея.

Это было довольно давно, и я не помню буквально слов этого самоубеждения, столь непохожего на мое обычное общее состояние.

Но, сохранив в себе, так сказать, его «вкус», я могу восстановить все это теперь очень точно, хотя и другими словами. Оно состояло в следующем:

Судя по улучшению моего здоровья в последние несколько дней, кажется, что я снова вернулся к жизни и волей-неволей должен буду влачить и дальше свое существование и ишачить так же, как раньше.

Боже мой! Возможно ли, что я должен буду испытывать вновь все то, что я пережил во все вместе взятые периоды моего активного состояния, за полгода до этого моего последнего несчастья?

Не только испытывать чувства, сменяющие друг друга почти регулярно, - стыда за внутренние и внешние проявления моего обычного бодрствующего состояния, и одиночества, разочарования, пресыщенности, и других, но, главным образом, везде быть преследуемым страхом «внутренней пустоты»?