Чарльз Форт - Магия повседневности. Дикие таланты

В одно из тех мгновений, когда испытываешь неискоренимую тягу к научным изысканиям, я предположил, что разнообразные черты характера одного человека, бывает, подвергаются сходному воздействию и случай, бывает, оказывает воздействие на всю личность этого человека. Но нет никаких оснований предполагать, что вполне осязаемая ненависть какого-то человека к ловцам лис кочевала по всей Англии, заставляя лошадей скакать во весь опор и сбрасывать наземь седоков. При этом сохранялось ощущение того, что в Англии явно есть человек, настроенный против охотников на лис, который считает себя фермером (изгороди которого сломаны, а урожай растоптан вторгшимися в его угодья «красными мундирами» [2] «Красные мундиры» — прозвище английских солдат. ) и который испытывает непреодолимое желание устроить им новую битву при Банкер-хилле [3] Битва при Банкер-хилле — первое сражение Войны за независимость, состоялось 17 июня 1775 года. Английский отряд ценой больших потерь заставил отступить с позиций отряд американских ополченцев; при этом одержанная англичанами победа оказалась вполне пирровой. .

В номере «Нью-Йорк ивнингуорлд» за 26 декабря 1930 года сообщалось, что начальник тюрьмы Синг-Синг Льюис Э. Лоуэс болен. Начальник выздоровел и утром после Рождества покинул свою квартиру. Ему сказали, что его друга Мориса Конвея, который его навещал, обнаружили мертвым в собственной постели. В сочельник надзирателю тюрьмы Джону Хиленду сделали операцию «на аппендицит», и он, в серьезном состоянии, находился в больнице Оссининга. В той же больнице находился и надзиратель Джон Уэскотт, который также «страдал от аппендицита». Надзиратель Генри Барретт пребывал в этой клинике в ожидании операции «на грыжу».

Вероятно, самым ненавистным человеком в тюремной службе штата Нью-Йорк был Эйзел Дж. Гранджер, старший надзиратель Клинтонской тюрьмы в городе Даннемора. Двадцать второго июля 1929 года он решительно подавил мятеж заключенных. А в Рождество 1930 года ему делали операцию «на аппендицит» в клинике Шамплейн-Вэлли, Платтсбург, штат Нью-Йорк. Спустя два дня он скончался. Приблизительно в это время надзиратель Клинтонской тюрьмы Гарри М. Кайзер страдал от недуга, который определили как «высокое кровяное давление». Он умер через три месяца. В марте 1926 года лондонские газеты сообщили о пожарах, которые одновременно вспыхнули в нескольких частях расположенного неподалеку от Клитэрроу, графство Ланкашир, Клозес-холла, где жил капитан Б. Хитон. Огонь охватил балки крыши; причиной пожара сочли искры от кухонной плиты. Огонь возник в тех местах, которые были недоступны обычному поджигателю: чтобы добраться до них, пожарным пришлось проделывать отверстия в крыше. Ничего не сообщалось о том, что пожары возникали здесь раньше. Выглядит странным, что искры кухонной плиты могли привести к одновременному возгоранию труднодоступных и отдаленных друг от друга частей дома.

Пожар в доме не вызвал бы у меня большого интереса: но затем я прочел целый ряд сходных сообщений. Через три месяца случились пожары еще в десяти домах. «Недавно Скотленд-Ярд принял меры, направленные на то, чтобы получить все подробности о пожарах в домах, дабы сопоставить обстоятельства и раскрыть вероятную причину возгораний».

Второго апреля 1926 года было уничтожено пожаром расположенное неподалеку от Леоминстера поместье Эшли-мур.

Кто-то или что-то поджигало дома. Каким образом это происходило, оставалось загадкой. Началась паника, ведь, судя по всему, эти дома охранялись лучше, чем обычные: но несмотря на столь серьезные меры защиты, как правило, находились необычные способы проникновения. Ни в одном отчете не сообщалось о каком-либо свидетельстве того, каким образом поджигатель проник в дом. Ни о каких кражах также не сообщалось. В течение нескольких месяцев то и дело возникали пожары в разных домах. Судя по всему, детективы Скотленд-Ярда едва успевали их регистрировать.

Шестого ноября лондонские газеты сообщили о тринадцатом за приблизительно десять месяцев случае пожара в доме.

В Англии пылали дома и делались пылкие заявления.

Порой я являюсь собирателем сведений, и только таковым, и, вероятно, выгляжу пошлым и скаредным, собирая стопки заметок и получая удовольствие от чисто количественного увеличения моих историй. А иногда бывает и так, что я радуюсь, когда неожиданно для себя натыкаюсь на какую-нибудь отвратительную историю, которая, может быть, вовсе и не выдумка, и тому, что этот жуткий эпизод, может быть, сведет с ума читателя моих более или менее благопристойных работ. Но всегда присутствует необъяснимое ощущение взаимосвязи событий, которые я отмечаю, и именно это смутное, навязчивое, зачастую высокомерное понимание или подозрение заставляет меня накапливать, накапливать, накапливать…

Или, испытывая ощущение наличия взаимосвязи у, казалось бы, самых несвязанных между собой происшествий, которые тем не менее можно объединить общей темой, я похож на первобытного земледельца, убежденного, что зебру и корову можно впрячь в одну упряжку и заставить тянуть плуг…

А разве нет ничего общего у зебр и коров?

У страусов и гиен?

Развивая далее эту грандиозную идефикс, земледелец ищет в джунглях тварей, совершенно непригодных для того, чтобы тащить его плуг, и прежняя дикая какофония стука копыт и шлепанья лап становится ритмичной поступью. И вот животные уже идут к нему, выстроившись попарно…

Или взять Джона Даути, который становится вровень с тремя мертвецами из Гарлемского парка, притянутыми к моей теме, за которым следуют сорок пять школьниц из Дерби и горничная торговца рыбой, с губками и турецкими полотенцами в руках, а за нею объятые пламенем кровати, весьма вероятно как-то с нею связанные, но таким образом, что ни один стандартно мыслящий человек не может этого объяснить…

Или пожары домов в Англии в 1926 году.

А менее всего я усматриваю взаимосвязь между следующими двумя эпизодами:

В лондонском Гайд-парке какой-то оратор кричит: «Мы не хотим никакого короля и никаких законов! Мы этого добьемся не избирательными бюллетенями, а штыками и пулями!»

А в Глостершире дом, построенный в эпоху Елизаветы, по непонятным причинам охватывает пламя.

«Доброе утро! — сказал пес и исчез в прозрачном зеленоватом тумане».

Я сделал эту запись на основании сообщений из авторитетных газетных источников.

Об этом нельзя говорить (значит, об этом будет сказано), но я питаю удивительное доверие к газетным байкам.

Однако вполне очевидно, что в этой книге я все преподношу как беллетристику. Точнее говоря, таким образом, словно это беллетристика. Но эта книга и есть беллетристика в том смысле, в котором ею являются «Посмертные записки Пиквикского клуба», «Приключения Шерлока Холмса», «Хижина дяди Тома», «Начала» Ньютона, «Происхождение видов» Дарвина, Книга Бытия, «Путешествия Гулливера», а также математические теоремы и вся история Соединенных Штатов и других стран. Библиотечный миф, который раздражает меня более всего, — классификация книг по принципу «художественная» литература и «нехудожественная».